Госпожа министерша
Шрифт:
Живка. И я не помню.
Каленич. Все недоразумение происходит оттого, что мы прежде были не Каленичи, а Мирковичи.
Васа. Мирковичи? Теперь я еще меньше понимаю.
Каленич. Все это, в общем, дела не меняет. Я знаю, что вы мне родня, и от этого не отрекусь. Скорей я погибну здесь, чем отрекусь от родни.
Васа. Разве дело за это гибнуть…
Живка. Ну, раз человек говорит…
Васа. Да, раз человек говорит, что поделаешь…
Живка. Ну, как вы поживаете?
Каленич. Спасибо, тетя, благодарю за внимание. Мне очень приятно, что я вижу вас такой
Васа. Знаешь что, Живка, ты ведь очень занята, мы все это знаем, и, если хочешь, переходи прямо к делу. Ну-ка, братец мой, спрашивай всех по порядку, кому что надо, и посмотришь, что ты кому сможешь сделать.
Панта. А если ты и теперь для нас ничего не сделаешь, то я уж не знаю, когда же еще.
Васа. Пусть каждый толком скажет, что у него на сердце, я запишу; а потом Живка посмотрит, что можно – то можно, а чего нельзя – то нельзя.
Даца. Коль захочет, все сможет. Вопрос только, всякому ли надо делать, потому что есть и такие…
Соя (перебивает ее). Я буду просить тебя, Живка, только об одном, помоги мне получить аттестат зрелости.
Даца (вспыхивает). Вот, опять она свой язык распускает
Baca. Ну, тихо, я вам говорю!
Сава. Прекратите, если вы меня разозлите, я вам обеим рты заткну!
Каленич. Послушайте, тетя Даца, и вы, родственница Соя. Вы видите, тетя Живка нас приняла хорошо, как и подобает принимать родню. Каждый из нас теперь должен сказать ей свое желание и просить заняться нами. Я уверен, тетя Живка займется. Вы сами знаете, какое у нее доброе сердце. Нас для того и позвали, чтобы мы выразили уважение ей и ее дому, в данном случае министерскому дому. А если мы будем так себя вести и оскорблять друг друга, то тем самым выразим свое неуважение к этому дому. Поэтому я вас очень прошу, тетя Даца и родственница Соя: воздержитесь!
Даца (Савке, которая сидит возле нее). И с какой это стороны я ему тетя?
Савка. Не знаю я его, не знаю, кто он такой.
Даца. А разве я его знаю!
Панта (Якову, сидящему возле него). Господи, а ты знаешь, кто этот?
Яков. Никогда в жизни его не видал и не слыхал.
Васа. Итак, оставим все остальное и перейдем к делу, ведь у Живки мало времени.
Живка. Правда, мало. Как раз сегодня у меня должен быть один важный дипломатический визит.
Васа. Право. Ну-ка! (Вынимает бумагу, чтобы делать пометки.) Ну, тетка Савка, о чем ты просишь Живку?
Савка (все еще обиженно). Пусть Живка сама спросит, я ей скажу.
Живка. Ты у меня, тетя Савка, с твоими двумястами динаров, вот где сидишь! Пропусти ее, Баса, раз она не хочет по-человечески да по-родственному, по-хорошему разговаривать, а все наперекор.
Савка. Ничего не наперекор. Я хочу только свое получить.
Живка. Э, получишь. Запиши, Васа, чтобы ей отдать. Ну, вот!
Васа (записав). А ты, Даца, о чем будешь просить Живку?
Даца. Я-то о Христине. Я хотела просить, Живка, чтобы ты приказала признать ее экзамен и чтобы девочку приняли назад в школу, ведь она осталась на полдороге. Да, она провинилась, признаю – прошу известную особу не кашлять, – я это признаю, но теперь ошибаются профессора, не только что ученицы. Она-то провинилась не из-за распущенности или испорченности, как некоторые, а опять-таки из-за науки. Прошу известную особу не кашлять!
Васа. Соя, не кашляй!
Даца. Право, из-за науки. Она с одним своим приятелем готовилась на аттестат зрелости, ну дети забирались в комнату и целыми днями учились, подготовлялись. А потом… ему признали зрелость, а она осталась так, на полдороге. Вот я и думаю, Живка, прикажи об этом забыть.
Каленич (теперь чувствует себя совершенно свободно, вмешивается в родственные дела, как будто он здесь с незапамятных времен). А давно это случилось?
Даца. В прошлом году.
Каленич. Год назад. Ух, за год и более крупные грехи забывают, а тут такие пустяки. Пиши, дядя Васа: пусть забудется!
Живка. А ты, Иова. Ты ведь был на каторге, а?
Иова. Был, тетушка, и тем самым по-честному расплатился с государством. Теперь, думаю, будет справедливо, если и государство отдаст мне долг.
Живка. Как это, отдаст долг?
Иова. Да так, даст мне казенную службу.
Живка. Но ведь служба-то и привела тебя на каторгу.
Иова. Всяк живой человек грешит, тетя Живка, а я по честному расплатился за свои грехи. Верьте, тетушка, я не раскаиваюсь, что был на каторге: научился там многим вещам, которым так легко в жизни не научишься. Дай бог, чтобы правительство всякого кандидата прежде посылало бы на каторгу, а потом давало ему казенную службу.
Яков. Ну, уж ты скажешь!
Иова. Да, да, дядя Яков, ведь теперь я знаю уголовный закон лучше любого кассационного судьи. Никогда профессора университета не смогут так истолковать уголовный закон, как те, кто по нему осужден. Каждый из них знает статьи наизусть, знает, что следует по какому параграфу, и как можно его представить. Скажем, я был осужден по 235-й, параграф 117-А, а у меня признали смягчающие обстоятельства по 206-му. И так все по порядку, все параграфы знаю. Почему бы правительству не использовать мои знания?
Каленич. Правильно! Запиши, дядя Васа: Иову Поп Арсину предоставить службу и дать правительству возможность использовать его знания.
Живка. Ну, а ты, дядюшка Панта?
Панта. По правде говоря, Живка, для себя мне ничего не нужно. Я перебьюсь, как до сей поры перебивался, но мне бы вот для этого ребенка.
За ним стоит Миле – великовозрастный малый.
Бог не дал ему никаких способностей к ученью, из всех школ его выгоняют, и так всегда. К ремеслу он не способен и ни к одной работе тоже. Я хотел тебя просить, если как-нибудь можно, пусть он будет государственным стипендиатом.