Госпожа поневоле или раб на халяву

Дэвлин Джейд

Так и хочется погладить холодной ладонью, унять этот жар. Что я и сделала, продолжая удерживать Владиса за талию.

В организме чертенка наметилось новое противоречие. Попа под рукой замирала и словно сама ластилась к ладони, талия прогибалась, подставляя особенно пострадавшие части полушарий на "приласкание", а сопение снизу все равно прерывалось только недовольным кашлем.

Так, поднимаем тельце. Поднимаем-поднимаем, хватит разлеживаться.

* * *

Владис:

Мое тело жило отдельной от меня жизнью, ерзая

от боли и возбуждаясь от этого ерзания по теплым мышиным коленкам… хаискорт! Даже в первый день нашего… хм… знакомства… я не ненавидел ее так сильно, как сейчас. А ведь миадерпиан даже перестал реагировать легкими болевыми уколами на то, что я в мыслях называю ее мышью… Внутри меня это уже звучало, как ласковое прозвище девочке для удовольствия. К тому же без очков и в своем халатике она уже не казалась мне настолько замухрышно-бесцветной. Сейчас же я, свисая вниз головой с ее коленей, уже перебрал все известные мне ругательства и изощрялся в придумывании новых. И даже мысль о том, что это вновь снижает значение красной шкалы не могло меня затормозить… наоборот, пользуясь тем, что через мой кашель мало чего можно было разобрать, я принялся костерить ее вслух, отводя душу.

В какой-то момент мне пришлось оказаться перед фактом — или кайфует душа и страдает тело, или душа наконец-то уймется и даст телу шанс стечь на пол и сдохнуть. Наступив на горло песне и зажав подсознанию рот ладонью, я принялся думать о чем-то хорошем… но перед глазами настойчиво стояло ведро с мороженым и быстрый грустный взгляд мыши. Ведь хотел же сначала ей немного оставить, может не так разозлилась бы?

Полюбовавшись на ведро минут пять, я почувствовал, что нарастание дикой боли в дичайшую закончилось и можно прекратить надсадно вскрикивать, имитируя кашель. Вместо расчески, после удара которой, с секундной задержкой, по всем мышцам прокатывалось желание свернуться и выползти из тела, как змея, на мою исстрадавшуюся задницу опустились прохладные мышиные ладони. Ласковые нежные поглаживания разогнали восставших духов съеденного мороженого и зарождающееся странное чувство — переживание о сделанном, не потому, что совершил глупость, за которую потом наказан, а потому что кто-то расстроился.

Мышь, левой рукой надавливая мне на грудь, а правую заботливо положив на поясницу, заставила меня оторваться от ее коленей, спасительно скрывающих что-то не вовремя вставшее. Да и своим красным лицом сверкать мне не хотелось, черти мне паранджу одолжи!

Но вариантов не было, я обреченно выпрямился, сразу пытаясь развернуться хотя бы боком и быстро натянуть на себя штаны, стараясь не сильно морщиться и дергаться от боли.

— Подожди, я спасатель принесу, — со вздохом остановила меня мышь, вставая с дивана.

Я сразу воспользовался возможностью упасть на него, лицом вниз, скрыв все что нужно.

Быстро вернувшись, мышь вручила мне стакан с чем-то горячим и сладким, я его залпом выпил, обжигаясь и наслаждаясь одновременно. А потом меня принялись массировать спасателем.

В этот раз задница болела так, как будто мне вообще всю регенерацию отключили к чертям! Но спасатель… из холодильника… да еще втираемый ласковым

нежными руками — это было такое удовольствие.

— Чертенок, ты там живой хоть? — с искренней заботой в голосе спросила мышь, продолжая размазывать холодное по раскаленному.

Душа вновь запросила права голоса, чтобы высказаться и про жадность людскую и про то, что кому-то может и не нравилось меня бить раньше, но сегодня этот кто-то явно получал удовольствие от процесса. А закончить все тем, что садисты бывают разные и кто-то морально втирает так, что впору мастер-классы устраивать. Один этот шерстяной прикид чего стоит, черти его…

Но тело тоскливо заныло, напоминая, что за правду придется страдать именно ему. Так что, уткнувшись в подушку буркнул:

— Живой, только горло болит.

— Сильно болит? — продолжала с участием докапываться мышь.

Я кивнул.

— Блин! Не нравится мне твой кашель! — мышь залезла ко мне на диван и снова потянулась трогать лоб.

— Мне он тоже не нравится, — хмыкнул я в диван. Не удержав этот самый кашель, Светлым его всем на недельку, когда они мне мои грехи зачитывали.

— Ну вот, этого я и боялась, — мрачно подытожила мышь. — Заболел.

— Да ты спятила?! Бред какой! С чего бы? Да я ни разу, никогда, даже у Светлых! А там дубак у них и я голый… — тут я заткнулся, удачно закашляв. — Короче, я не могу болеть, я же Высший!

— То есть кашляешь ты для собственного удовольствия? — ходячее олицетворение ехидства хмыкнуло, но как-то не весело. — И температура у тебя повышается тоже исключительно по собственному желанию… — мышь откинула липнущую к моему лбу челку, чтобы еще раз приложить руку.

И уже откровенно нахмурилась.

— Видимо, местные микробы не знают, что высших есть невежливо. Дикие они.

Я предпочел молчать, пока душу опять вразнос не понесло. А то мне есть что сказать, и про удовольствие от этого бесового кашля и про диких микробов!

— Давай лечиться, что делать, — мышь сегодня просто рекорды бьет по тяжким вздохам. — Не снимай шарф, чертенок, я понимаю, что он колючий и дурацкий, но это для горла, а не для того, чтобы посмеяться. — Это она заметила, как я потихоньку оттягиваю проклятые колючие лохмы от шеи, а то достали уже! — Ложись удобно, я тебе принесу лекарства и поесть. Или пойдешь на кухню?

Я прислушался к задней части своего организма и отрицательно помотал головой.

— Нет, на кухню не хочу. Раз уж я тяжело больной, буду лежать и страдать. Принеси мне поесть и попить, и сладкого, и… А лекарства обязательно? — я постаралась состроить рожицу пожалостливее.

Злиться пока расхотелось. Буду страдать и пусть обо мне заботятся.

Мышь улыбнулась и пальцем щелкнула меня по носу.

— Ладно, лежи, самый больной на свете Чертярлсон. Лекарства обязательно. И молоко с медом тоже. Зато чай с малиной и котлетки с картошкой это вкусно.

Слезая с дивана она наткнулась на медиарпиан и вдруг, неожиданно, зло пнула магический прибор, так, что тот улетел на пол и обиженно брякнул.

— У-у-у, заррраза, — с чувством сказала ему мышь и пошла за пропитанием и лекарствами.