Госпожа поневоле или раб на халяву
Шрифт:
Показалось, что в какой-то момент воздух вокруг нас тоже накалился. Я словно вытягивала жар из трясущегося в ознобе тела, и отдавала… что-то другое. Сама не поняла, как, но интуитивно прижалась еще крепче и толкнула в его сторону что-то… такое. Как легкий разряд тока. Раз, второй…
И… И через пару минут мне показалось, что озноб чуть-чуть отступил. Не смея поверить в это чудо, я так и лежала, прижимая к себе горячее дрожащее тело, и напряженно ждала. Нет, правда! Минут через десять дрожь совсем прекратилась, чертенок расслабился и даже приоткрыл мутные от жара глаза.
Понятия не имею, почему так получилось. То ли его регенерация все же справилась с дикой бациллой, то ли выпитые лекарства наконец подействовали, вопреки "нейтрализации", не знаю. Я просто обрадовалась, когда он слабым голосом позвал:
— Мама?… ма-ам… пить…
Осторожно убрала с его лица встрепанные прядки, погладила по щеке.
— Сейчас принесу, — и выбралась из-под одеяла, чтобы развести ему малинового морса.
Вскипятила чайник и развела сразу побольше, чтобы не бегать за каждым стаканом. Уже направилась в комнату, когда в коридоре что-то зашуршало и загремело. Едва не уронила кувшин, успев в последний момент пристроить его на краю стола. И кинулась на шум.
Этот… не в меру самостоятельный индивидуум уже поднимался, держась за стеночку. Красно-пятнистенький такой, шатающийся. Ох ты, господи!
— Чучело, — ну а кто он, спрашивается, после такого? — Держись за меня. В туалет за тобой не пойду, не беспокойся.
— Расстроила просто, — еще острить пытается, в двух шагах от утилизации. — Я и так уже почти добрался.
— Угу, я слышала, — пришлось сначала конвоировать тело до удобств и обратно, и только потом нести ему морс, уничтоженный практически в один присест, залпом.
Укутанный по самый нос чертенок напился и прикрыл глаза, откинувшись на подушку. И опять подозрительно вздрогнул. Я не стала рисковать и снова нырнула к нему под одеяло.
Какое-то время мы лежали рядышком, и я тихонько гладила все еще горячее и красное, но уже не такое раскаленное лицо. Владис на мои прикосновения реагировал… как натуральный кот. Ластился к руке, не просыпаясь. Во всяком случае, не открывая глаз.
А потом он вдруг резко покрылся испариной, буквально за пять минут вспотев так, что простынь и пододеяльник стали мокрыми насквозь. Я подскочила и первым делом избавила страдальца от ненавистного шарфика. Ну и носки сняла, да. Следующие два часа прошли насыщенно и продуктивно. В упорядоченных метаниях между кухней с питьем, бельевым шкафом, ванной и диваном.
Простыни я меняла раза три… или четыре. В промежутке поила засыпающего "на лету" чертенка малиновым морсом и протирала полотенцем, смоченным в теплой воде. Протирала, вытирала насухо другим, заворачивала в чистые простыни, поила… чтобы через полчаса повторить все с самого начала. На радостях не замечая, что ноги уже не держат, а руки отваливаются.
Не знаю, сколько было времени, когда я убедилась, что потоизвержение закончено, а чертенок просто спит, теплый, чуть розовый и вполне живой на вид.
Ползти к себе сил уже не было, да и страшно было оставить его одного, несмотря на то, что выглядел он гораздо лучше. Я стянула свитер, джинсы и рухнула на диван рядом с посапывающим телом. Натянула на нас обоих одеяло, приобняла для верности охраняемое тело, и отрубилась.
Владис:
Проснувшись, я какое-то время пытался отделить реальность от сна или бреда. Меня слегка мутило, при попытках сесть — покачивало. Задница дико болела, как будто мне всю регенерацию отключили, а не просто минимизировали. Зато в горле больше никто не скребся, кашлять не хотелось, упасть и сдохнуть на месте — тоже. А, главное, с меня чудом слиняла вся шерсть: и носки, и шарф, и мерзкая безрукавка.
Первое, что я обнаружил, окончательно придя в себя, это была лежащая рядом мышь. Причем не как-то там, через баррикады из подушек и одеял, а практически в обнимку со мной. Ее рука лежала у меня на груди, пока я не начал свои героические попытки усесться. Сейчас же рука сползла… хм… чуть ниже.
Приземленное желание отлить излишки из организма настойчиво убивало весь кайф от ощущения женской руки на члене, так что пришлось очень осторожно, чтобы не разбудить, выползти и, шатаясь, дойти до туалета.
Вернувшись, я еще более осторожно прополз обратно к стенке, улегся поудобнее и задумался. Можно было бы снова положить прохладную ладошку к себе на тело, но возбуждаться без шанса кончить было не очень приятно. А раскрутить полусонную мышь на разрешение… Пошлет еще опять на какую-то неведомую луну, и все.
Горестно вздохнув, я принялся изучать лежащую рядом со мной женщину.
Обычно я просыпался позже своих партнерш, так что это они мною любовались, а не я ими. Да тут и любоваться-то было нечем. Тени под глазами, заостренные скулы, вздернутый носик, правильная форма губ, чуть завивающиеся на кончиках ресницы… Хаискорт, все же было в мыши что-то…
Аккуратно убрал с лица растрепавшиеся по всей подушке тонкие волосы. Да, если бы не окуляры ее с толстыми стеклами в квадратной оправе… и если прическу сделать приличную… и чуть почетче подчеркнуть контур губ…
Воображение услужливо постаралось, подсунув картинку, как эти красивые губки сжимаются на моем члене, двигаются по нему… влажные, теплые, тугие… и там поглубже еще прячется язычок, которым при желании….
Марбхфхаискорт! Откуда у мыши могло бы возникнуть подобное желание? Тем более это же еще и уметь делать надо. Хотя, может, она своему Паше минет и делала…
Воображение тут же чуть подкорректировало картинку. Теперь вместо блаженствующего меня, на пышной высокой кровати возлежал жлоб. Обеими руками он закопался в волосы мыши, чтобы надавливать ей на затылок… а она…
Нет уж, пусть сам себе дрочит, пусть его бесы тупыми ножницами кастрируют, а сверху мороженым обмажут! Про то, что у мыши есть опыт, думать расхотелось.
А она, спящая, заерзав под моим взглядом, медленно облизала эти свои губы и чуть скинула одеяло. Показалась кружевная лямка маечки… бледно-розовой, естественно… Хаискорт! Почему мышь не носит яркое?! Сама блеклая, так хоть на одежде внимание заострялось бы.