Госпожа
Шрифт:
– Они вернутся. Вы верите, что у меня однажды появится ребенок. Я верю, что вы вернете своих.
– Спасибо. А пока...
– он поднял бокал и сделал еще один глоток.
– Я должна была додуматься до этого, - сказала она, кивая на вино.
– Лучше, чем плакать над плюшевой собакой.
Сорен слегка улыбнулся и протянул ей бокал.
– Возьми. Мне больше не стоит пить.
Грейс на мгновение замешкалась, но взяла бокал из его рук. Пить после него казалось очень интимным жестом. Тем не менее, она сделала глоток.
– Мерло. Неплохо.
– У Дэниела приличный
– Тогда я выпью в память о Мэгги.
– Она подняла бокал, чтобы сделать еще один глоток.
– Sl'ainte mhaith, - сказал Сорен, его произношение кельтских слов было таким идеальным, что даже ее ирландская мать была бы впечатлена.
– Уверены, что не хотите? Я с радостью поделюсь.
– Я уже выпил пять бокалов.
– Пять?
– ошеломленно повторила Грейс.
– Я бы в коме валялась под столом после пяти бокалов Мерло.
– Четыре бокала это вся бутылка.
– Я редко столько пью. Чаще всего по бокалу в день.
– Оно прекрасно подходит для снятия стресса. Если бы Закари попал в этот дом, мне бы пришлось поставить алкогольный катетер в руку.
– Обычно я нахожу более приятные средства снятия стресса, чем алкоголь.
Грейс усмехнулась и сделала еще один глоток вина, желая, чтобы оно ударило ей в голову как можно быстрее.
– Уверена, что так и есть. Ночь с Норой, должно быть, отличная терапия.
– Ты себе даже не представляешь...
– улыбка, которая появилась на его лице, была такой влюбленной, что у Грейс едва не подкосились колени. Мощное вино. Должно быть, это именно вино.
– Я счастливая замужняя женщина с потрясающим мужем-любовником. И я читала все книги Норы. И думаю, у меня есть кое-какая идея.
– Я тоже читал ее книги.
– Возмутительно, - подразнила она.
– Священник, который читает эротику.
– Только под авторством Элеонор.
– Она определенно мой любимый автор.
Грейс села на карниз крыши и повернулась спиной к лесу. Она лучше будет смотреть на Сорена. Никогда в своей жизни ее не привлекали блондины, но что-то в нем поражало. Даже в ночи он отбрасывал тень. Странно было видеть его таким - в белой рубашке, без воротничка, но все же он выглядел как священник, святой.
– Могу я задать вопрос?
– Сорен смотрел на нее.
– Конечно. Любой.
– Почему ты не ненавидишь Элеонор?
– Думаю, мне понадобится гораздо больше вина, чтобы ответить.
– Она попыталась рассмеяться, но не получилось. Сорен ждал, изогнув бровь.
– Хорошо... мои семейные проблемы с Закари начались задолго до его знакомства с ней.
– Но они были любовниками, - напомнил он ей.
– Я об этом прекрасно знаю. Она флиртовала с ним при каждом их разговоре. Я знаю это, потому что она рассказывает о том, какой мой муж злой и больше не ведется на ее шарм.
– И это не приводит в ярость?
– Приводило бы, если бы я считала ее угрозой. Думаю, если бы мы с Закари расстались, ее сердце было бы разбито.
– Да. Она любит вас обоих.
– Она флиртует с ним и со мной; если бы выпал шанс, думаю, она бы не отказалась
– Грейс замолчала, когда поняла, что она сказала, и кому.
– Простите. Уверена, последнее, о чем вы хотите слышать, это то, как Нора флиртует с...
– Не извиняйся. Я никогда не обижался на шалости Элеонор. Жертвы, которые она принесла, чтобы быть со мной, настолько велики, что я был бы худшим из мужчин, если бы требовал от нее тотальной верности.
– Хотела бы я, чтобы больше людей были так открыты как вы и Нора. Несколько друзей Закари, точнее, бывших друзей, ненавидят меня, потому что я встречалась с другим, пока мы были порознь. Неважно, сколько раз он говорил им, что у него тоже была интрижка... мальчики, есть мальчики, но женщина, которая занималась сексом с другим, а не с мужем, не заслуживает прощения.
– Не для меня. И не для Бога. У нас с Элеонор всегда были открытые отношения, и это была целиком моя инициатива. Из-за того, кто я...
– А кто вы?
Он скрестил руки на груди и уставился на нее. Внезапно она ощутила себя непослушной школьницей, которую отругают.
– Ты знаешь кто я, Грейс.
– Я знаю, что вы садист. Так говорит Нора. И знаю, что вы хороший человек и чудесный священник. И это она тоже мне сказала.
Сорен вздохнул и сел рядом с ней на карниз. Она изучала его профиль, пока он подбирал слова. Прошло много лет с тех пор, как она брала в руки ручку и писала стихи. Она была довольно хорошей поэтессой в университете и мечтала заниматься поэзией всю жизнь. Но брак, ее карьера, реальный мир отобрали у нее эту мечту. Сейчас она внезапно ощутила вдохновение снова писать. Она знала, что на всю жизнь запомнит этот момент, на этой крыше, со священником. Картинка этого воспоминания порхала в ее голове, как мотылек. Она бы оплела словами эту ночь и запечатлела их на бумаге, чтобы они застыли на целую вечность.
– Среди нас есть те, кто воспринимают садизм, как игру. Для вас это может показаться грубым и оскорбительным.
– Мой брат играет в регби. Я знакома с концепцией причинения боли во время игры.
– Они счастливчики. Те, кто могут играть. Звучит свисток, игре конец, они расходятся. Но для меня... это не игра. Я не могу уйти.
– Нора объяснила мне немного. Сказала, это словно быть геем или натуралом. Это то, кем ты являешься, а не то, что ты делаешь.
– Я рад, что она помогла тебе понять. Не все это могут. Это пугает людей. Как и должно. Я бы начал волноваться, если бы кто-то вдохновился идеей причинения другому боли ради удовольствия.
– Должно быть то, чем вы занимаетесь, ужасает.
– Может. Чем больше боль, которую я причинил кому-то, тем больше мое удовольствие. Это прогулка по канату, балансирование. Всегда есть страх зайти слишком далеко, рухнуть. И в подобной ситуации, не ты один падаешь. Ты тащишь за собой и другого человека.
– Но для этого же существует стоп-слово, верно? Чтобы остановить падение?
Сорен кивнул.
– Они помогают, наши небольшие охранники. Мы с Элеонор так долго вместе, что она знает, как глубоко может меня принять без утраты себя.