Гость из будущего. Том 1
Шрифт:
— Ха-ха-ха! — вдруг загоготала вся съёмочная группа впервые за два часа нашей кинокаторги.
— Ну, Феллини, ты у меня дошутиться, — погрозил мне кулаком главный оператор.
В кафе «Ленфильма», которое располагалось на третьем этаже главного корпуса, сегодня было тесно словно на Бродвее в час пик. Кинодеятели разных профессий, специальностей и проектов громогласно обсуждали перипетии своей творческой деятельности и не спешили расходиться. А графинчики с прозрачной алкогольной жидкостью на некоторых столах,
— Эй, Феллини, — окликнул меня Леонид Быков, рядом с которым обедали актёр Алексей Кожевников и актриса Елизавета Уварова, — падай сюда, у нас освободился один плацкарт.
«Ну, всё, приехали, приросло „погоняло“, — грустно улыбнулся я, пробираясь между столиков. — Теперь Феллини — это моё второе имя. А с другой стороны — как вы яхту назовёте, так она и поплывёт. И это не худшее прозвище для будущего кинорежиссёра. Что-что, а в ассистентах я засиживаться не собираюсь».
— Что скажешь по поводу репетиции? — спросил Быков, когда тарелки с подноса я выставил на стол.
— Пока очень плохо, — буркнул я, не подумав.
— Леня, ты посмотри на него, — завозмущался актёр Кожевников, — ты, сколько лет работаешь на киностудии? Год, два? Удивительней у нас всё-таки народ, все знают, как снимать кино, как играть в футбол и как управлять страной.
— Да дай ты мальчику поесть, — запричитала актриса Уварова, не выходя из образа заботливой бабушки.
— Что конкретно тебе не понравилось? — хитро прищурившись, посмотрел на меня товарищ главный режиссёр.
— Текс слабый, вот, смотрите, — я вынул из кармана сложенные вчетверо листки со сценарием. — Санитарка говорит: «Вы милый не волнуйтесь, у всякого это бывает». Далее врач: «Я абсолютно спокоен. У нас же практика была». Опять санитарка: «Практика практикой, а первый больной запомниться на всю жизнь». Ну и дальше идёт по тексту куча бездарной тупой банальщины. Это не слова, а мусор, фоновый шум. А классные диалоги всегда выверены, ни одного пустого слова, и звучат они как музыка. Если комедия — это смешная музыка, если трагедия, то трагичная. Почти каждая фраза — это удар рапирой в сердце зрителя.
— Ты сколько лет работаешь в кино? Кого ты учишь? — всплеснул руками Алексей Кожевников.
— Ну, допустим, — задумчиво пробормотал Леонид Быков. — Ты взамен можешь предложить что-то иное? Если нет, то и нечего говорить.
— Вот, — я вытащил ещё один листок бумаги, исписанный карандашом, и протянул его режиссёру. — Пока осветительные приборы двигали, пока вы репетировали, я кое-что на коленке набросал. И кстати, я сегодня работаю первый день.
Главный режиссер недоверчиво глянул на меня, затем взял мои бумажки, скорее из вежливости и углубился в чтение.
— Любопытно, очень любопытно, — улыбнулся он, рассматривая мои закорючки, которые я старался делать печатными буквами.
— Так, — придвинулся актёр Кожевников. — Где там мои слова? Аха, вот. Кстати, с чего вы взяли, что я — нервный, ха-ха. А что, вроде весело? С графином — это хорошо придумано, а с халатом — можно сделать классный гэг. Я ногами вот так подрыгаю, будет смешно.
— Н-да, и финал годный. Давайте репетировать, — сказал Леонид Фёдорович, шлёпнув меня по плечу. — Молодец стажёр. Хвалю.
— Только не перехвали, — пробурчал Витя Громобоев из «Неподдающихся».
— Сцена в кабинете врача-психиатра, дубль двенадцать, — произнесла вторая ассистентка режиссёра Люба Макарова и щёлкнула «хлопушкой», такой специальной дощечкой, где мелом пишется номер сцены и номер дубля, что намного упрощает последующий монтаж.
— Плавнее кати, — прошипел главный оператор Сергей Иванов на усталого техника, который целый день толкал тележку с кинокамерой по рельсам.
И нашему мэтру с кинокамерой было из-за чего злиться. Ведь мы уже третий час не могли снять ни одного нормального эпизода. А лимит плёнки, которую выдали для сегодняшней кинопробы стремительно подходил к концу. Это в эру цифровой техники не будет иметь значения, сколько гигабайт видео загрузится на жёсткий диск, но сейчас были оттепельные и аналоговые 60-е. К сожалению, актёры, при всём уважении к ним, постоянно путали мой новый текст, и в результате выходило ещё хуже, чем со старыми диалогами. Поэтому Сергей Иванов после каждого ляпа громко на весь павильон объявлял: «Феллини — сволочь, чтоб тебе пусто было!». На что главный режиссер, и он же главный герой фильма Леонид Быков говорил: «Василич, последний дубль, сейчас всё будет в ажуре». Но каждый раз получалось всё хуже и хуже. И вдруг что-то неуловимое на съёмочной площадке переменилось. Такое иногда случается, если долго и упорно мучиться.
— Вы милый не волнуйтесь, у всякого это бывает, — сказала санитарка тётя Паша, в исполнении актрисы Елизаветы Уваровой, держа в руках шприц. — Всем когда-то начинать приходится. Для этого и учились.
Врач-психиатр в исполнении актёра Алексея Кожевникова выпил стакан воды, крякнул и голосом, который дал петуха, произнёс:
— Да, мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь. Кстати, с чего вы взяли, что я — нервный, то есть нервничаю? Это обычный предстартовый мандраж. И потом, у нас практика была. Я на ней такого насмотрелся, ха-ха-ха, — врач загоготал как ненормальный и, тут же сделав серьезно лицо, добавил, — что лучше бы не смотрел.
— Ну, практика практикой, а первый больной он на всю жизнь запомнится, — тётя Паша подошла к врачу и поправила ему причёску. — Кстати, доктор у вас халатик на левую сторону.
— Это я нарочно, примета хорошая, — проворчал Кожевников и халат, который был застёгнут на все пуговицы, стал стаскивать через голову, при этом смешно дрыгая ногами.
— Спокойно, не волнуйтесь в случАе чего я тут, — крутясь вокруг доктора, и помогая ему высвободиться из «белого плена», начала приговаривать санитарка.