Гость из мира Death Note
Шрифт:
* *
– Я знал, что здесь что-то не так. Последний раз я видел Влада Корсарова три года назад, но я не забыл, как он выглядит. – Они всё ещё сидели на лавочке в школьном дворике, Максим, уперев локти в колени, положил подбородок на скрещенные пальцы рук. – И пусть за последние годы мы практически перестали общаться, я был в курсе его переезда в Минск. И ждал встречи. Когда же вместо моего когда-то лучшего друга, именем Влада мне представился совершенно незнакомый парень, я был... мягко говоря, удивлен.
Катя мысленно хмыкнула этой преуменьшенности. Будь она на месте Мака, то с ходу бы попыталась разобраться, что
Теперь же все стало ясно. Мак просто знал настоящего Влада Корсарова. Но ничего им об этом не сказал. Белов всегда был странным. Всегда что-то скрывал, недоговаривал и отмалчивался. Делая какие-то свои одному ему понятные выводы и сыпя направо и налево мутными намеками. Прямолинейность – не его конёк. И прямо сейчас он был невероятно спокоен. Помнится, Алина узнав, что происходит на самом деле, выказала больше эмоций. Алина... Катя почувствовала острый укол вины и тоски. “Прости, что втянули тебя в это”. Они ведь даже толком не знают, что с ней случилось. Может, она всё же жива? Черт, от этого всего можно тронуться.
– Максим, мне очень жаль, – пропищала Маруся, шмыгая носом и делая жалобные глазёнки.
– Меня это чертовски бесит, – спокойным голосом произнес Мак, глядя перед собой. Он вцепился руками в края скамьи. – Несмотря на необходимость всей затеи, меня чертовски бесит тот факт, что он позволил себе присвоить себе имя Влада, а его... – Белов шумно выдохнул и закончил: – А судьба настоящего Влада Корсарова его не волновала.
– Ты не можешь знать наверняка, что его волновало, а что нет, – ответила Катя резковато. Затем уже более мягко добавила: – Ему приходилось порой делать неприятные вещи, но это не значит, что он не сожалеет. Черт, – она подперла руками подбородок. Не верилось, что ещё совсем недавно она могла просто говорить с ним, с Элом. – Я сейчас от собственной пафосности лопну. Или... – она махнула рукой. Она защищает Эла или нет, все как-то стало безразлично. Захотелось оказаться дома и развалиться на тахте. Смотреть телек. Не думать ни о чем. И не решать все эти проблемы. И деть куда-нибудь эту полную опустошенность, которая ещё не задавила, но ощущалась. И внезапно вспыхнувшая злость на Эла, за то, что все перевалил на них. Глупо. Но злиться на Эла было проще, чем тосковать по нему. Или ей так казалось?
– В смысле? – переспросила Маруся. – Какие такие неприятные вещи?
Катя вскинула бровь, мысленно желая подруге разучиться говорить до конца жизни. Почему нельзя просто помолчать и не заставлять думать о нем и вспоминать его? И тем более, их – как это в быту называется? – постельные разговоры. Нет, к сожалению, Эл не рассказал ей всю полную трагедий и несчастий историю своей жизни. Она знала о нем, не больше, чем после просмотра аниме-сериала. Он лишь единожды выразил сожаление, что не может быть таким, как все люди.
– Ты же смотрела сериал, – раздраженно ответила Катя. – По-моему, там всё ясно и понятно.
Только не хватало, чтобы Маруся сейчас пристала к ней с идиотскими расспросами по поводу
Марина бросила на неё взгляд и отвернулась. Она все ещё злилась на неё за Эла. Плевать.
– Уже поздновато, – проговорила Катя, глядя на медленно, но упорно садящееся солнце. – Давайте найдем какое-нибудь другое место для дислокации. Там парочка ментов странно на нас поглядывает. Может, потому что уже начинает темнеть. А мы похожи на школоту и сидим в школьном дворе.
– Здесь они называются полицией, Кать, – не преминула поумничать Маруся.
– Да мне насрать, – последовал ответ.
Новое местечко они нашли неподалеку в парке. Не было резона тащиться завтра обратно за тридевять земель. Да и куда сейчас было идти? Они одни в огромном незнакомом городе. Да черт возьми – в целом мире! В другой ситуации последнее замечание прозвучало бы пафосно и попахивало бы саможалением. Но в их случае это была лишь констатация факта. Бабла нет, знакомых нет, деваться некуда. Она не имеет понятия, в какой стороне дом Лайта, хоть и была там. Он тогда уже не учился в школе. Так что сидеть им на этой лавчонке всю ночь. Как бомжам, блеать!
– Эти долбанные Тетради... – проворчала Катя, подкладывая рюкзак под твердую спинку скамейки, стоящую прямо под фонарем, плафон которого был сделан в виде белого шара размером с футбольный мяч, – покажите мне фабрику, где их штампуют. Я её взорву к чертям собачьим!
Ей никто не ответил. Лишь Марина тихо и трагично, как умеет только она, вздохнула. Мак сидел мрачнее тучи. И Кате внезапно резко захотелось, чтобы он стал таким, как всегда. Лыбился и доставал её какими-нибудь сворачивающими мозг в трубочку глупостями. Или хоть как-нибудь отреагировал на новость о возможности переселяться в другой мир. Но он молчал и был снова совсем не похож на себя.
– Жрать хочется, – внезапно сказал Мак и грустно шмыгнул носом, показывая тем самым всю глубину своих страданий. Он вернулся. Как будто спохватившись. В своё обычное состояние. И Катя никогда бы раньше не подумала, что будет этому рада.
– У меня конфета есть, – оптимистично заявила Маруся, тут же принявшись копаться в своей безразмерной сумке.
– Да, Мань, это спасет нас, не сомневайся, – с сарказмом хмыкнула Катя.
– Конечно нет! – Мак прям подпрыгнул на месте от возбуждения и уставился на них. – Всех – нет! Поэтому вы просто должны отдать конфету мне. Таким образом, спася от неминуемой смерти по крайней мере одного из нас, м-м!
Катя закатила глаза, сдержав улыбку. Хотя на мгновение ей показалось, что её друг переигрывает. Уж слишком восторженным Белов казался даже для него.
– Это... так по-джентельменски... – протянула она.
– Наоборот! – фыркнул Мак, довольно зажмурившись. – Я помогаю вам не допустить ожирения организма и спасти фигуру. Ведь всем известно, что сладкое...
Катя не стала слушать его дальнейшую тираду, лишь косо глянула на тощую Марусю, доставшую таки из сумки одну-единственную шоколадную конфетку в фиолетовой обертке. Вот уж кому не стоило переживать по поводу ожирения. Мак внезапно замолчал на полуслове и снова помрачнел, весь как-то поникнув. Словно ему внезапно расхотелось шутить.