Гость из Страны восходящего солнца
Шрифт:
И все-таки лучше, когда на улице солнце, пусть даже не такое щедрое, но настоящее! И если ветер шуршит листвой, а дворник, метлой, то на дворе как раз и торжествовала та самая любимая пора поэтов и прочей неземной братии, именуемая осенью. Правда, у дворника были свои счеты с этим временем года, и в отличие от поэтов, осень он, мягко выражаясь, недолюбливал. И нелюбовь эту тоже можно понять. Конечно же, и Оглоблин восхищался красотами бабьего лета, хотя никогда бабником не был. Но ведь восхищайся, не восхищайся осенним нарядом, а кому-то и подметать все это надо. А тут за день с деревьев выпадает почти годовая норма всевозможной листвы. Это и будто вырезанные из желтой бумаги листики березы, и серьезные величиной едва ли не с открытку тополиные листы, и резные
Однажды ранним безветренным осенним утром дворник Михаил Семенович Оглоблин как всегда находился на трудовом посту. Работа спорилась, и лавина отработанной за лето листвы, подвластная неоднократно упомянутой уже метле устремлялась в некую кучу в самом конце двора. Работа подходила к концу, когда произошло нечто такое, что заставило дворника заметно поволноваться.
А произошло вот что. Неожиданно послышался некий шорох, и куча эта вдруг ожила, зашевелилась, приподнялась и … изумленному взору дворника Оглоблина предстало нечто большое, взлохмаченное, очень похожее на нашего первобытного предка. Правда, вместо шкуры мамонта или медведя это «нечто» одето было в изрядно помятый, непонятного цвета костюм, а на одной ноге имелся даже ботинок.
Каково же было удивление дворника, когда поборов испуг и окончательно разметав по сторонам мусорную кучу, он извлек оттуда гомо сапиенса, который при ближайшем рассмотрении оказался жильцом близлежащего дома, поэтом Василием Кузьмичом Весельцовым. Последний не дотянул до родного очага каких- нибудь двести- триста метров и приземлился как раз в самую мусорную кучу, заменившую ему холостяцкую постель. Но, даже проведя ночь вне комфорта, поэт не утратил творческого вдохновения. Примером тому явилось следующее творение:
Приветствую работника метлы,
Пусть будут ваши помыслы чисты.
И в дождь, и в снег, и даже в гололед –
Всегда на помощь дворник к нам придет!
Оглоблин был столь потрясен как всем увиденным, так и услышанным, что неожиданно для самого себя парировал поэта его же оружием:
Спасибо Вам, поэты, за стихи,
Они у Вас конечно, не плохи,
И чтоб поэт нисколько не тужил,
Дорогу к сердцу дворник проложил!
Василий Кузьмич ожидал от дворника чего угодно, но чтобы такое…Каким-то резким волнообразным движением тела, на которое способны лишь лошади или коровы, он стряхнул с себя остатки мусора, протер физиономию замызганным платком и крепко постучал по тощей дворницкой спине ладонью, откуда вместо ожидаемого звука, взвилось облако пыли. Далее поэт высказал массу комплиментов и особо отметил мысль, что в дворнике дремлет настоящий талант и было бы преступление его не будить. В ответ на последнее замечание дворник скромно заметил, что особо спать и не приходится, так как работы по горло. А будить его не надо, потому что просыпается и без всякой посторонней помощи…
Возможно, на этом не совсем интересном месте и закончилась встреча творческой интеллигенции в лице поэта Василия Кузьмича Весельцова и работников коммунального хозяйства, представителем которой являлся дворник Михаил Семенович Оглоблин, если б на лбу первого из них не явилась крайняя напряженность. О чем же столь мучительно размышлял поэт?! Дело в том, что хотя Василий Кузьмич абсолютно не помнил, каким таким образом, оказался в самом эпицентре мусора, зато припоминал другое, что заставило поэта вырвать из рук дворника метлу и, не обращая никакого внимания на недовольство Оглоблина, направиться к куче… Дворник глазел на происходящее столь удивленно, что его нижняя губа опустилась еще ниже обнажив частокол крупных почти лошадиных зубов.
Так что же искал в, извините за выражение, куче дерьма столь уважаемый литератор?! Буквально разворошив остатки мусора, Василий Кузьмич, наконец, наткнулся на нечто изящное, прозрачное, хрупкое, звонкое…
Но и все эти эпитеты, вместе взятые, вряд ли могут дать полное представление об обнаруженном в хламе предмете, который на деле оказался не чем иным, как бутылка, она же – бутылочка, стекляшечка, беленькая боеголовочка! Именно она, родимая, и предстала перед взором во всем своем блеске! Нижняя челюсть Оглоблина так и оставалась отворенной настолько, насколько позволяла матушка-природа, и пролетай мимо какая-нибудь птица, она могла вполне принять физиономию за скворечник или дупло… Но к счастью никакой птицы поблизости замечено не было…
Надо было видеть обоюдную радость. Именно счастье светилось в четырех глазах одновременно. И хотя не было высказано никаких громких слов, междометий и даже звуков и действо происходило как в немом кино, поэт и дворник прекрасно понимали друг друга. Весельцов лишь слегка кивнул головой, и оба направились по свежевыпавшей листве в укромный уголок двора, где разлеглась некая древняя скамейка, с трудом удерживая саму себя на кривых деревянных ножках. Но именно эта развалюха казалась ничуть не хуже самого роскошного местечка в ресторане. И официанты тоже были не нужны. Все, что требовалось от дворника, – это два стакана, кусок хлеба да луковица с солью. Но если уж быть объективным до конца, то все-таки главным являлись даже не бутылка и не закуска. Поэту просто требовался собеседник, вернее даже слушатель, а говорить должен был он сам. И Василий Кузьмич действительно говорил очень много, так много, будто вообще никогда ничего не говорил. И даже стаканы стояли в первозданном своем виде наполненные до краев, как ни косился в их сторону терпеливый слушатель, как ни намекал, что, мол слово – оно хорошо, но в сочетании с данным напитком – еще лучше… Но намек этот понят не был. О чем же столь вдохновенно вещал поэт?! Наивный вопрос. Конечно же – о поэзии! Мы же приведем лишь некоторые отрывки из этой проникновенной речи.
– Ты, Семеныч, сам не знаешь, какой счастливый человек. Сколь вокруг тебя красот разных! Ты глянь по чему ходишь?
– Ясное дело по чему – по мусору и хожу…
– Нет, не по мусору, а по золотому паркету из листьев, а над головой вместо крыши чистое, голубое небо!
– Да уж золото… Не все золото, что блестит, – поправил дворник. – Мне оно вот тут сидит, в голове. И вся головная боль тоже отсюда…
Оглоблин опять как-то очень пристально глянул на стаканы, так пристально, что поэт устремил взгляд туда же и был приятно удивлен обнаруженным. Дрожащей не то от волнения, не то от похмелья рукой он возвысил стакан над всем грешным миром, и совсем коротко изрек: «За встречу!»
– Это можно! – мгновенно согласился дворник. И два стакана столкнулись в воздухе с такой силой, что, казалось, разлетятся вдребезги. Но стекло выдерживало и не такие еще удары судьбы, не такие штормы и бури…
Итак, начало великой дружбы между представителями Музы и Метлы было положено, хотя и методом закладывания под воротник. Дворник уже был в доску своим, а изрядно взбодренный крепленым напитком поэт посвящал ему очередной стихотворный шедевр:
Твоя роскошная метла
Меня от гибели спасла,