Гостеприимный край кошмаров
Шрифт:
– Я не могу сказать, кто это, но вы с ней, скорее всего, не знакомы. Она живет не на Кордее. Я кое-чем ей обязан и хочу что-нибудь подарить. Ожерелье Иннанокисси как раз подошло бы, если бы вы согласились уступить его в обмен «свекольный зуб».
Клаурамец успокоился, пожевал губами, глядя на свой стакан с недопитым чаем, словно на проблематичный результат неудавшейся волшбы. Наконец спросил:
– Поклянешься Нерушимой, что ты действуешь не по поручению и не в интересах известной госпожи Тугорик с улицы Красной Глины?
Тут уже Демчо поперхнулся:
– Именно Нерушимой?..
Нерушимая клятва – страшная штука. Если ее произнесешь, Лес тебя услышит, и придется так или иначе
Согласно легенде, всеобщий враг Мерсмон, женившись на Эфре Прекрасной, публично поклялся Нерушимой клятвой, что не изменит своей избраннице ни с одной другой женщиной. Надо быть Темным Властителем до кончиков ногтей, чтобы отвесить такую плюху общественному мнению. Галантному Весеннему господину полагается донжуанить напропалую, фрейлины и другие дамы уже небось в очередь выстраиваться начали, а им такой облом! Хотя, может, и не было очереди, узурпатор обладал редкостно уродливой наружностью: малорослый, неказистого сложения, с кривыми торчащими зубами, кожей трупного цвета и злобно сморщенным лицом с кулачок. Предвыборные состязания он выиграл, потому что всех заморочил. По крайней мере, так пишут в книгах и показывают в кино. Была ли на самом деле та история с клятвой, спросить можно разве что у Серой Дамы, но Демчо не рискнул бы привязываться к ней с такой белибердой.
– Хорошо, господин Клаурамец, я согласен, – если не собираешься смухлевать, это не опасно, да и не в первый раз, наргиянси тоже связала его Нерушимой клятвой. – Только я слов наизусть не знаю.
Сходив за стеллаж, маг положил перед ним листок с текстом, и Демчо торжественно поклялся, что добывает ожерелье Иннанокисси не для Трофаны Тугорик. К счастью, Клаурамец не стал допытываться, для кого же тогда.
Других препятствий для сделки не было. Сторговались.
– Когда принесешь свеклу? – с удовольствием допивая остывший сладкий чай и размышляя, видимо, о грядущей выгоде, осведомился Складской Гений.
– Четверг вас устроит?
– Приходи к шести вечера.
После того как Демчо звякнул пустым стаканом о подстаканник и поблагодарил за угощение, он добавил:
– Смотри не попадись на этих ваших рисковых делах. Твой дед – тертый калач, а ты еще больно юн. Ментальной защиты у тебя вроде как и нет на первый взгляд… Если это не многослойка, я ничего не понимаю ни в магии, ни в людях.
– Если попадусь, я не смогу никого сдать. Не успею.
Клаурамец понимающе кивнул, напоминая в этот момент управителя, выслушивающего объяснения работника. В его глазах за стеклами очков проплыла печальная тень: в Демчо он ценил не только смышленого курьера и поставщика ценных диковинок, которые коллеги-колдуны с руками оторвут, но и неядовитого собеседника.
Дело в шляпе. Шагая по улице Забытых Песен, запущенной под стать своему названию – нагретый солнцем старый кирпич, буйнотравье в газонах (давно сюда не заглядывали проверяющие из Санитарной службы), Демчо бодро ухмыльнулся. Надо еще подумать, как обставить преподнесение в подарок ожерелья… Но это успеется.
В случае провала он заклят не на смерть, а на зачарованный сон. Заклятье Серой Дамы – словно крохотный потаенный бутон: если начнут ломать, этот бутончик раскроется, и тогда Демчо с точки зрения окружающих впадет в клиническую спячку, а на самом деле попадет в потустороннюю страну Отхори. У Тима то же самое, так что пытки обоим не грозят – они будут беспробудно спать и ничего не почувствуют. Но это средство на крайняк, попадаться Демчо не собирался. Особенно теперь, когда он наконец-то начал врастать в этот мир, словно корешок вьюна, который до того болтался
Эгле проснулась ни свет ни заря с матом и дикой головной болью.
– Ссскотина Мерсмон… Гад он, гад, гад!.. Ох, до чего мне худо…
Насколько Стах понял, во сне ее настигли какие-то особо зловредные чары всеобщего врага. Уму непостижимо, тот валяется в своей разгромленной резиденции еле живой, в отключке, истязаемый нескончаемой агонией, а его колдовство продолжает бить в цель… Это какой же силы должна быть ненависть, чтобы даже при таких условиях проламывать все препятствия! Впрочем, в магии Стах разбирался, как перекидник в логарифмах. Может, одно другому не помеха, может, волшба, навредившая Эгле, была совершена раньше, чем из того парня, до шока не похожего на привычный с детства образ Темного Властителя, сотворили кровавую отбивную.
С полчаса Высшая жалобно мычала, ругалась сквозь зубы и готова была от боли на стенку кидаться. Потом ей удалось избавиться от прицепившейся во сне дряни, хотя временами ее лицо все равно страдальчески морщилось – до конца не отпустило.
Пока она молчала, была трогательно похожа на заболевшего ребенка: хрупкая, бледная, под огромными измученными глазами залегли лиловатые тени. Стаха пробивало на жалость, и он маялся рядом, не зная, чем помочь. А когда Эгле выдавала охрипшим голосом новую порцию забористого мата (шоферюги из Трансматериковой компании удавятся от зависти), смахивала на порочную малолетку, агрессивную и беззащитную, и тоже сердце кровью обливалось. Этот театр сошел на нет после того, как ее куда-то позвали свои. Мигом превратившись в элегантную деловую даму, она исчезла.
Стаху оставалось в который раз руками развести. Ни на минуту не забывал ни об Амадоре, ни о том, что имеет дело с прирожденным манипулятором, а все равно повелся, как мальчишка. В общем, все как обычно: и Эгле, и ее доверенный человек Стахей Крагин в своем репертуаре.
По этому случаю он опрокинул пару рюмок коньяка. А ведь так и до запоя недалеко… Раньше за ним не наблюдалось, чтобы зашибал день за днем, но раньше на душе не бывало до такой степени погано, даже когда мыкался инвалидом.
Слегка подшофе отправился гулять по солнцепеку. Тоже не имел в недалеком прошлом таких привычек. Зато он, кажется, догадался, куда делся прежний доверенный человек Эгле, и его предшественник, и те, кто был до них… Спились они все. Сами небось не заметили, как спились. Развязываться с ней надо.
Собирался к Хусте, но ноги принесли его на дремотную улицу с липами, к старой больнице, одетой в серовато-желтую с прозеленью, местами потрескавшуюся скорлупу-штукатурку. С надрывной пьяной вежливостью поздоровался с дежурной регистраторшей. Крытый коричневым дерматином стол с ворохом разграфленных листков. Жаль, не захватил с собой оставшийся коньяк, плоская бутылочка уместилась бы в кармане. У всех состояние «удовлетворительное», только напротив фамилии Вишнякова написано что-то другое.
Вот тут-то Стаха и накрыло. Господи, не бывает же на свете таких чудес! Зажмурился, помотал головой, а то мало ли, с пьяных глаз… «Вишнякова – на выписку».
Чуть не опрокинул стол, да и сам едва не упал. Словно обрушился ему на темень солнечный молот.
Попятившись, тяжело уселся на казенную скамеечку, тоже обитую темно-коричневым дерматином.
Пожилая регистраторша в белом халате захлопотала над ним, дала валерьянки, а после присела рядышком и рассказала главную больничную новость: сегодня перед рассветом проснулась девочка с Изначальной. Сейчас она под наблюдением врачей и магов, следующую ночь проведет здесь, а завтра, если все в порядке, ее выпишут.