Государь поневоле
Шрифт:
— Блин! С таким чувством юмора и Петрушиной злопамятностью, не быть тебе, Майор, генералом.
— Ха! А можно сразу фельдмаршалом, государь?
— Можно, но посмертно!
Он внимательно посмотрел на меня. Лицо смеётся, а глаза такие добрые-добрые, жаль только что "патроны кончились". Всё тестирует меня, как я хорошо носителя контролирую, и не боится пикировки с самодержцем. А он ведь практически единственная связь у нас с местной верхушкой. Из больших родов мало, кто в Преображенском быть захочет. Поэтому смиримся пока с его подначками и просто запомним. "Мстить" будем потом.
А пока шли
В самом дворце три этажа, если считать подклет. Ну, а так, по нормальному, жилых только два. На верхнем располагались жилые покои, ниже были публичные горницы и передние, а подклет традиционно был местом прибежища слуг и приживал. Что интересно, на спальном уровне печей я не увидел, а внизу стояли украшенные изразцами голландки. Покои отапливались хитрой системой воздуховодов, идущих от нижних печей. Внутри помещения были украшены, но не везде так богато, как в Кремле. Часто стены и потолок были отделаны сукном, а не кожей или парчой. Картин тоже было негусто, лишь редкие парсуны старцев да монахинь по проёмам.
Матушка заняла свои обычные, угловые покои, где ранее мы с ней всегда жили. Новый, царский статус позволил поселиться мне отдельно, в больших южных палатах покойного батюшки. Окна из моей спальни и малого кабинета выходили на Яузу и сад, а окна ещё одной комнаты на Преображенское. Ниже уровнем располагались большой кабинет, трапезная и просторная передняя, где один выход вёл на царское крыльцо, а другой в сени и переходы к другим теремам. У Натальи Кирилловны, как рассказал Борис, и как я помнил памятью носителя, комнат было числом больше, но площадью меньше. Наташу поселили вместе с матерью. А её мамки и няньки жили рядом, в соседнем тереме. Слуги и другие жильцы-приживалы традиционно облюбовали подклет. Ещё два терема, где раньше останавливались царевичи и царевны от первой жены, стояли впусте. Между большинством помещений дворца были сени, какие-то чуланчики и тёмные комнаты, заставленные сундуками. Мыльни здесь пристроенной к жилым комнатам не было. "Надо будет душевую веранду сделать — навесик и полотняные стены. Можно, конечно, и стоя на травке обливаться, но не поймут бояре, коли узрят царя шастающим голышом по двору".
По скрипучим ступеням мы поднялись в большую горницу. Там меня ждал Тихон и, как ни странно, Наташка. Я думал, она всё ещё спит с дороги. Царевна, хромая, подошла.
— Петруша, ты где пропадал? Матушка встала, не почивает, тебя спрашивает.
— В саду я был и двор смотрел.
— А есть сад?
— Есть, сестрица и большой. Больше чем кремлёвский. Прямо до самой Яузы.
— Пошли, матушку уговоришь отпустить меня в саду погулять!
Я взял её за руку и попросил Тихона вести нас.
— Ой, братец, не беги так шибко! Не поспеваю я.
— Болит ещё нога-то?
— Болит, но уже не так сильно, как ранее.
— И как тебе удалось так точно попасть? Прямо по глазу заехала Никитке Хрущеву. Он теперь на всю жизнь кривой останется.
Я посмотрел на девчушку. Сестра в ответ мне лукаво улыбнулась.
— Ой, не спрашивай меня, Петруша, как! Наверное, богородица меня направила прямо в одеяло-то. Как всё-таки ты славно придумал, его натянуть! Я уже и с жизнью простилась. — Притянула меня поближе и зашептала в ухо. — Я в детстве прыжками с вышки занималась.
Я так же тихо ответил Наташе:
— Лидочка, я ведь совсем не думал, когда за покрывало схватился. Будто кто-то подтолкнул меня. Если бы думал, то, наверное, не решился на такую авантюру. Как девочке поспасть в такой маленький кусок материи с десяти метров.
— С десяти? Димка, там и семи-то не было. Тебе со страху и от роста носителя показалось! — она немного помолчала. — И впредь не называй меня, пожалуйста, Лидой! Нет её больше! То есть, без Наташи нет.
— Хорошо, сестрица! — Я осторожно сжал её ладошку.
Мы шли за слугой уже по половине царицы. Какие-то бабки-приживалки из тёмных углов шушуканьем провожали нас. За нами, отставая метра на два-три, топал мой кравчий с Прасковьей Ромодановской — главной мамкой сестры. Ну вот, Тихон, идущий впереди нас, распахнул дверь, и мы вошли в спальню к матушке. Государыня сидела у окна вместе с двумя старыми боярынями. Все женщины, несмотря на лето, были в телогреях и накинутых на них летниках. Вся одежда была из хорошей плотной ткани с росписью серебряными узорами. Головы были под богатыми, усыпанными жемчугами киками. Мы поклонились матушке, а боярыни поклонились мне.
— Поздорову ли, матушка? — первым спросил я.
— Поздорову, Петруша, поздорову — ответила царица — Что же ты, сынок, убёг один, да на речку? Ужель пристало это государю?
— Душно мне, матушка, в тереме. Да и Данила сказывал, что свежие ветры и солнце полезны мне будут. — Решил не тянуть и, сделав голос пожалостливей, сказал: — разреши нам, матушка, с сестрицей в саду гуляти. Пусть и мамки Наташины с нами будут, и кто из моих стольников.
Наталья Кирилловна вгляделась в меня. "Блин! А Пётр всё ещё дуется на меня, не помогает!" — испугался я того, что сделал что-то не так. Хотя я уже делал много чего не так за последнюю седмицу. Царица устало вздохнула и дала своё дозволение гулять детям в саду, но только не одним, и не убегать.
Мы с Наташей облюбовали небольшую поляну на берегу реки у места, где начинался небольшой пруд. Нам поставили шатёр и принесли два раскладных парусиновых креслица. Теперь почти каждый день при хорошей погоде мы гуляли по саду и останавливались посидеть у шатра. Сопровождавшие нас Наташины мамки и мои стольники не с первого раза, но приучились быть в стороне и не нарушать нашего уединения. Им тоже сделали навесик от солнца и поставили скамьи.
Глава 2
В один из дней в конце июня мы как обычно после обеда и сна сидели на нашем месте. Солнце освещало противоположный крутой берег Яузы. Хорошо была видна поднимающаяся на него дорога, крайние дома деревни, пасущееся стадо на опушке рощи и небольшой обоз, пылящий в Москву через мост. Картинка открывались идиллическая. Солнечный день, лёгкий южный ветерок и простые звуки природы — плеск редкой волны, гогот гусей, спустившихся с противоположного берега в воду, блеяние коз и овец, гонимых в деревню, да ленивый лай псов. Замечательно! Не доставало шашлычка, зелени — огурчиков, там, помидорчиков. Я мечтательно закрыл глаза, вытянувшись на креслице.