Государь (сборник)
Шрифт:
Конечно, чтобы примирить людей с наказанием за дурные поступки, нужно награждать их за хорошие, как и поступали в Риме. Даже если республика по своей бедности не располагает многим, пусть это ее не останавливает, ибо даже малый дар, несоизмеримый с самой заслугой, воспринимается получающим его гражданином как почетный и великий. Всякому известны имена Горация Коклеса и Муция Сцеволы – первый из них сдерживал врагов до тех пор, пока защищаемый им мост не был разрушен; второй положил в огонь свою руку, которая вместо царя тосканцев Порсенны поразила по ошибке другого человека. Каждый из них за свой подвиг получил от сограждан по две мерки земли. Известна также история Манлия Капитолина. Он спас Капитолий от французов, обложивших город, и за это остальные осажденные выделили ему немного муки. По тогдашним обстоятельствам это было значительной наградой, так что Манлий даже попытался устроить в Риме заговор, побуждаемый то ли завистью, то ли своим дурным характером, и искал у народа популярности; тогда, не обращая внимания на его заслуги, Манлия сбросили с Капитолийского холма, который он до этого столь славно защищал.
Глава XXV
Кто хочет преобразовать старинное устройство свободного города, пусть сохранит хотя бы сходство с древними порядками
Тот, кто пожелает заняться преобразованиями городского устройства так, чтобы они были приемлемы для всех и ни у кого не вызывали протеста, должен сохранить хотя бы следы прежних порядков. Тогда народ не заподозрит изменений существующего строя, даже если новые установления будут совершенно противоположны
Глава XXVI
Став во главе города или страны, новый государь должен переменить все
Для нового правителя, который возглавил город или государство, лучшее средство удержать власть – это полное обновление, особенно если эта власть непрочна и не служит для перехода к гражданскому общежитию в виде монархии или республики. Обновление состоит в том, чтобы изменить правительственные учреждения вплоть до названия, ввести новые должности, назначить новых людей; сделать богатых бедными, а бедных богатыми, как поступил Давид, когда взошел на трон: «Алчущих исполнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем». Кроме того, новый государь должен основывать города и низвергать существующие, переводить жителей с места на место и вообще все переиначить в своей стране, чтобы в ней не оставалось никого, кто не был бы обязан ему своим титулом, чином, званием и состоянием. В качестве примера для подражания ему следует взять Филиппа Македонского, отца Александра, который из маленького царька стал, соблюдая эти правила, государем всей Греции. Пишущий о нем говорит, что Филипп перегонял людей из одной области в другую, как пастухи перегоняют свои стада. Своей крайней жестокостью такой образ действий противен заветам не только христианства, но и человеколюбия вообще; всякий должен бы избегать его и предпочитать частную жизнь уделу царя, столь губительному для людей; но кто не захочет удовольствоваться этой благой участью, тот вынужден ступить на путь зла, если он желает удержаться. Однако люди обычно придерживаются середины, что весьма пагубно для них, ибо они не умеют быть ни вполне добрыми, ни целиком дурными, как будет показано на примере из следующей главы.
Глава XXVII
Людям очень редко удается быть вполне добрыми или вполне дурными
В 1505 году папа Юлий II отправился в Болонью, дабы изгнать оттуда род Бентивольо, управлявший городом на протяжении ста лет. При этом папа возымел намерение отнять Перуджу у ее тирана Джампаоло Бальони, поскольку собирался разделаться со всеми тиранами, занимавшими церковные земли. Замыслы папы и его решение не были ни для кого секретом, тем не менее он не стал дожидаться своего войска, чтобы войти в город с надежной охраной, но появился там безоружным, хотя Джампаоло собрал немалые силы для своей защиты. Так, один из необузданных порывов, которыми Юлий II руководствовался во всех своих делах, увлек его без нарочитой охраны в руки врага; однако он увел последнего из города, оставив там губернатора, чтобы вершить правосудие от имени Церкви. Вдумчивые наблюдатели, находившиеся при папе, отметили безрассудство последнего и трусость Джампаоло; трудно было понять, почему он не расправился одним ударом со своим врагом, что принесло бы ему вечную славу и заодно обогатило бы, ибо при папе находились все кардиналы с их сокровищами. Невозможно поверить, чтобы его удерживали благонравие и укоры совести: в груди отъявленного негодяя, жившего с собственной сестрой и перебившего ради власти своих племянников и двоюродных братьев, не могли зародиться никакие благочестивые помыслы; приходится делать вывод, что людям не дано достичь совершенства в доброте и последовательности в злодействе, а если дурной поступок требует величия и некоторого благородства, они не могут на него решиться.
Так Джампаоло, которого не смущала репутация кровосмесителя и отцеубийцы, не сумел или, лучше сказать, не отважился, имея законный повод, на предприятие, которое заставило бы всех восхищаться силой его духа и оставило бы после себя вечную память, потому что он первый показал бы прелатам, сколь малого уважения заслуживают те, кто живет и правит, как они, и величие его деяния затмило бы всякий позор, всякую опасность, из него вытекавшие.
Глава XXVIII
Почему римляне проявляли по отношению к своим согражданам меньшую неблагодарность, чем афиняне
В истории любой республики читатель обнаружит проявления неблагодарности к ее гражданам; но в Риме таких случаев будет меньше, чем в Афинах, да и во всякой другой республике. Причина этого, если взять Афины и Рим, заключается, по-моему, в том, что у римлян было гораздо меньше оснований относиться к своим согражданам с подозрением, чем у афинян. Начиная с изгнания царей и вплоть до Мария и Суллы ни один из римлян не отнимал свободу у своих сограждан; так что не было повода для подозрений, а следовательно, и для несправедливых упреков. В Афинах же все было иначе; после того как Писистрат под благовидным предлогом отнял у них свободу в момент самого расцвета, граждане надолго запомнили горечь рабства и обид и, вернув себе свободу, ревностно следили за тем, чтобы наказывались не только проступки, но даже намеки на них. Это привело к изгнанию и смерти многих выдающихся людей, а также к употреблению остракизма и прочих суровых кар, в разные годы введенных в республике против оптиматов. Так что истинную правду говорят писатели о гражданской жизни: не те народы уязвляют больнее, которые сумели сохранить свою свободу, а те, что только восстановили ее. Кто примет все это во внимание, тот не станет порицать Афины и восхвалять Рим; виной всему необходимость, вытекающая из разнообразия жизни городов. И если глубже вникнуть в этот вопрос, можно увидеть, что когда бы Риму не приходилось расставаться со своей вольностью, как Афинам, то его граждане подвергались бы не менее ожесточенным нападкам, чем афиняне. Об этом можно судить по тем гонениям, которым подверглись после изгнания царей Коллатин и Публий Валерий; первый из них участвовал в освобождении Рима, но, несмотря на это, был изгнан только за то, что звался Тарквинием; второй вызвал подозрение тем, что построил себе дом на Целиевом холме, и тоже чуть не был сослан. Таким образом, можно считать, что римляне, которые выказали столько суровости и подозрительности в отношении этих двух лиц, были бы не более благодарны согражданам, если бы те, как в Афинах, покушались на свободу города еще до его возвышения. Чтобы не возвращаться больше к этому предмету, я выскажу все, что касается неблагодарности, в следующей главе.
Глава XXIX
Кто более склонен к неблагодарности, народ или государь
Мне кажется уместным в связи с названным предметом рассмотреть, кто чаще бывает неблагодарным, народ или государь. Чтобы подробнее обсудить этот вопрос, замечу, что порок неблагодарности вытекает из скупости или подозрительности. Когда народ или государь посылает своего полководца в поход и тот побеждает, покрыв себя славой, он вправе ожидать награды; если же вместо этого власти, движимые скупостью, наносят ему оскорбление или обиду, по своей жадности не желая вознаградить его, то они совершают непростительную ошибку и заслуживают за это вечного презрения. Но немало государей грешат этим. Причину этого объясняют слова Корнелия Тацита: «Proclivius est iniuriae, quam beneficio vicem dissolvere, quia gratia oneri, ultio in questu habetur» [13] . Но когда вождь лишается награды не из-за скупости сограждан, а из-за того, что он внушает подозрение, тогда государь или народ заслуживают некоторого оправдания. В книгах можно сыскать множество примеров такой неблагодарности; ведь если полководец благодаря своей доблести приобрел новые владения или государство, одолел врагов, стяжал себе славу и обогатил своих солдат, то в мнении последних, а также других подданных своей страны и ее врагов он по необходимости приобретает такой вес, что государю, снарядившему его в поход, остается только сожалеть о победе. Честолюбие и ревность коренятся в природе человеческой, как и слепая вера в удачу, так что подозрение, зародившееся у государя вследствие успехов его военачальника, наверняка усугубится из-за какого-нибудь неосторожного поступка или слова последнего. Государь должен позаботиться о своей безопасности; для этого он постарается погубить полководца или подорвать его влияние в войске и в народе и с помощью всяких ухищрений доказать, что не доблесть его была причиной победы, а удача, ничтожество врага или благоразумие других военачальников, участвовавших в предприятии.
Когда войско провозгласило Веспасиана, находившегося в Иудее, императором, Антоний Прим, стоявший с другим войском в Иллирии, перешел на его сторону и прибыл в Италию, чтобы сражаться против Вителлия, правившего в Риме. Антоний блестяще разгромил два Вителлиевых отряда и занял Рим, так что посланному Веспасианом Муциану оставалось только удостовериться в его доблестной победе. В награду за нее Муциан тотчас же отстранил Антония от командования войском и постепенно лишил его какой бы то ни было власти в Риме; тогда тот отправился к Веспасиану, остававшемуся еще в Азии, и встретил у него такой прием, что вскоре умер чуть ли не от отчаяния, лишенный всех своих званий. Подобными примерами изобилует история. На памяти всякого из ныне живущих – великое искусство и доблесть Гонсальво Ферранте, который разгромил французов в Неаполитанском королевстве и отвоевал его для Фердинанда, короля Арагонского. Фердинанд, выехав из Арагона, вознаградил героя следующим образом: прибыв в Неаполь, в первую очередь он вывел армию из подчинения Гонсальво, затем отнял у него крепости, а потом забрал с собой в Испанию, где тот через некоторое время бесславно скончался. В общем, такие подозрения естественны для государей, и им не дано от них избавиться; бесполезно ожидать от них благодарности тому, кто сделал великие приобретения, сражаясь и побеждая под их знаменами.
Если государям суждено быть неблагодарными, то неудивительно, что и народы впадают в этот порок не реже. Ведь у города, живущего по законам вольности, две цели: во-первых, приобретать новые владения, во-вторых, сохранить свободу, и из чрезмерного пристрастия к ним граждане неизбежно впадают в заблуждение. Что касается ошибок, связанных с завоеванием, об этом будет сказано в своем месте. Заблуждения, связанные с заботой о свободе, заключаются, наряду с прочим, в нанесении обиды тем гражданам, которых следует вознаградить, и подозрительности в отношении тех, кому следует доверять. В республике, затронутой разложением, подобные несправедливости служат причиной великих бедствий и зачастую приводят к установлению тирании, как было в Риме при Цезаре, который взял себе силой то, что отняла у него неблагодарность. Однако в неиспорченной республике от них происходят великие блага, сохраняются свободные установления; страх наказания укрепляет в людях добрые нравы и усмиряет их честолюбие. По правде сказать, из всех народов, достигших величия, Рим, по вышеизложенным причинам, был наименее неблагодарным; можно привести только один пример неуважения к заслугам, связанный со Сципионом, ибо Кориолана и Камилла изгнали за обиды, нанесенные ими плебсу. Один из них так и не дождался прощения, потому что всегда питал к народу враждебные чувства, зато другой не только был возвращен на родину, но и был окружен поистине царским поклонением до конца своих дней. Что же касается Сципиона, то никто другой не мог внушить согражданам таких опасений, как он, вследствие необыкновенной силы побежденного им врага, популярности, которую дала ему победа в столь длительной и тяжелой войне, и молниеносности этой победы, наконец, вследствие симпатии, которую снискали ему молодость, благоразумие и другие замечательные качества. У Сципиона было столько достоинств, что даже римские должностные лица опасались его влияния; такая неслыханная в Риме вещь была не по душе умным людям. Бытие Сципиона настолько выходило за рамки обычного, что Катон Приск, которого почитали как святого, первым выступил против него и заявил, что нельзя назвать свободным город, где власти боятся одного из граждан. И если римский народ в данном случае прислушался к мнению Катона, то он заслуживает известного оправдания, о чем я уже говорил выше, как и всякий народ и государь, которого делает неблагодарным подозрение. Завершая это рассуждение, скажу, что если порок неблагодарности имеет два корня: скупость и подозрительность, то народы никогда не были неблагодарными из скупости; в отношении же подозрительности государи далеко их превосходят, ибо у них больше для того оснований, как будет показано ниже.
Глава XXX
Каким образом должны поступать государи или республика, дабы не впасть в порок неблагодарности, а выдающийся гражданин или полководец – чтобы не стать ее жертвами
Чтобы избежать необходимости быть неблагодарным или подозрительным, государь должен сам ходить на войну, как поступали в первое время римские императоры, а в наше время турецкий султан, по обыкновению всех прежних и нынешних доблестных правителей. Когда побеждает сам государь, вся слава приобретения остается за ним, в противном случае она принадлежит другому, и воспользоваться завоеванным можно, только отняв чужую славу, которую государь не сумел себе стяжать, отчего он становится неблагодарным и несправедливым; здесь он, без сомнения, теряет больше, чем выигрывает. Если же по небрежности и неблагоразумию государи предпочитают в праздности оставаться дома и посылают в поход вместо себя своего полководца, то я не знаю, какой им дать совет, кроме хорошо им известного. Что же касается полководца, то поскольку ему, на мой взгляд, непременно придется пострадать от неблагодарности, он может поступать двояко: или, одержав победу, оставить войско и, остерегаясь всяких проявлений честолюбия и дерзости, отдаться в руки своего государя, чтобы тот, отбросив подозрения, мог вознаградить его или хотя бы оставить в покое; либо, если такой путь покажется неподходящим, пусть этот полководец смело примет противоположный образ действий и распорядится так, как будто бы новое приобретение было его собственным, а не его господина. Для этого он должен привлечь солдат и подданных на свою сторону, подружиться с соседями, занять крепости своими гарнизонами, подкупить командиров своего войска, а от тех, кто не пойдет на это, избавиться, и таким образом попытаться наказать своего государя за ожидаемую от него несправедливость. Другого выбора нет, но, как я говорил выше, люди не умеют быть последовательными ни в добром, ни в дурном. Всегда получается так, что, одержав победу, оставить войско они не хотят, а вести себя скромно не могут; употребить жестокие меры так, чтобы это выглядело достойно, они не умеют; таким образом, пока они раздумывают и медлят, нерешительность ведет их к гибели.