Государь (сборник)

Макиавелли Никколо

Глава XXXVIII

Слабые республики нерешительны и склонны к колебаниям, сделать определенный шаг их заставляет необходимость, а не свободный выбор

Однажды в Риме разразилось моровое поветрие, и соседние народы, вольски и эквы, сочли этот момент удобным, чтобы ослабить его; собрав большое войско, они напали на латинов и герников, разоряя их страну, так что те были вынуждены снестись с Римом и просить его о защите; римляне были обременены эпидемией, поэтому они ответили просителям, чтобы те взялись за оружие и оборонялись сами, ибо помощи оказать невозможно. Этот случай говорит о великодушии и благоразумии римского Сената, а также о том, что при всех обстоятельствах он желал сохранить за собой право распоряжаться судьбой своих подданных и при необходимости никогда не останавливался перед тем, чтобы поступить вопреки обыкновению и принятым ранее решениям.

Я говорю об этом потому, что раньше этот же Сенат запрещал названным народам вооружаться даже для собственной защиты; если бы его члены были менее благоразумны, подобная уступка казалась бы им унизительной. Но римский Сенат всегда судил о вещах трезво и из двух зол избрал наименьшее: не оказать помощи своим подданным скверно, но так же скверно было бы разрешить им вооружить собственное войско, по вышеназванным и другим понятным причинам; тем не менее Сенат, понимая, что нужда заставит в любом случае взяться за оружие для отпора врагу, нашел достойный выход и пожелал, чтобы они сделали это с его разрешения, потому что, не

подчинившись один раз по необходимости, покоренные народы могли обрести вкус к своеволию. И хотя всякому правительству следовало бы совершать подобные поступки, слабые и неразумно управляемые республики не отваживаются на них и не умеют обернуть такие трудности к своей выгоде. В свое время герцог Валентино захватил Фаэнцу и заставил Болонью принять его условия. Затем, собираясь вернуться в Рим через Тоскану, он отправил во Флоренцию своего посланца, чтобы испросить пропуск для себя и своего войска. Во Флоренции стали обсуждать, как следует поступить, и никто не высказывался за то, чтобы дать герцогу такое разрешение. Это было совершено не в римском духе, потому что безоружные флорентийцы не могли помешать вооруженному герцогу пройти через их владения и для них было бы гораздо почетнее, чтобы он проделал это хотя бы по видимости с их дозволения, а не силой; в первом случае позор был бы для них меньше, чем в последнем. Но самая большая беда слабых республик заключается в их нерешительности; ко всем своим решениям они бывают понуждаемы силой и если и получают какую-то выгоду, то должны благодарить за нее обстоятельства, а не свое благоразумие.

Я хочу привести еще два схожих примера, относящихся к делам нашего города в недавнем времени.

В тысяча пятисотом году, когда французский король Людовик ХII вернул себе Милан и хотел отвоевать Пизу, чтобы получить 50 тыс. дукатов, обещанных ему флорентийцами за ее возвращение, он послал туда свое войско во главе с монсеньором Бомоном, который пользовался доверием во Флоренции, хотя и был французом. Это войско со своим полководцем расположилось между Кашиной и Пизой и собиралось идти на штурм; приготовления заняли несколько дней, и в это время к Бомону явились гаванские послы с предложением сдать город французам на следующих условиях: именем короля он должен был пообещать, что город будет передан флорентийцам не раньше чем через четыре месяца. Но флорентийцы решительно отвергли этот вариант, так что сражение состоялось и их войско с позором отступило. Предложение было отклонено только потому, что флорентийцы не доверяли слову короля; по своему слабому разумению они были вынуждены отдаться на его милость, но в то же время не верили ему и не понимали, насколько лучше было бы, если бы король возвратил им Пизу, заняв ее, или открыто отказался ее вернуть, чем ограничивался бы одними обещаниями на будущее, которые они должны были оплачивать. Гораздо выгоднее было для флорентийцев согласиться, чтобы Бомон занял Пизу на любых условиях; это выяснилось на опыте в 1502 году, когда французский король прислал на помощь флорентийцам, против которых восстал город Ареццо, монсеньора Имбо со своим войском; приблизившись к Ареццо, последний вскоре начал вести переговоры с аретинцами, и они согласились сдаться на определенных условиях, как в свое время пизанцы. Во Флоренции это соглашение было отвергнуто, но монсеньор Имбо, убедившись, что флорентийцы ничего не смыслят в таких делах, продолжил переговоры без участия их комиссаров и заключил собственный договор, по которому его солдаты вошли в Ареццо. Флорентийцам он объявил, что они потеряли рассудок и ничего не понимают в мирских делах, потому что, нуждаясь в Ареццо, они должны были предоставить заботу об этом королю, а тому гораздо легче было бы позаботиться о них, имея своих солдат внутри, а не снаружи. Во Флоренции только и слышны были упреки и проклятия в адрес названного Имбо, и так продолжалось до тех пор, пока не стало ясно, что если бы Бомон поступил подобно ему, Пиза досталась бы Флоренции так же, как и Ареццо.

Итак, возвращаясь к нашему предмету, заметим, что нерешительные республики поступают благоразумно, только будучи вынуждены к этому, потому что слабость заставляет их колебаться в случае сомнений; пока какая-либо сила не подтолкнет их к действиям, они всегда пребывают в нерешительности.

Глава XXXIX

У разных народов часто можно наблюдать схожие происшествия

Углубляясь в изучение событий прошлого и современности, легко заметить, что во всех государствах и у всех народов всегда бытовали и бытуют одни и те же желания и одни и те же настроения. Поэтому тот, кто со всем тщанием вникает в прошедшее какой-либо республики, тот с легкостью угадает ее будущее и предпишет ей средства, которые уже использовались древними; если же прежних средств не отыщется, сходство в событиях подскажет ему новые. Но так как читатели истории пренебрегают или остаются глухи к этим соображениям или, даже внимая им, не могут довести их до правителей, в новое время повторяются прежние смуты.

После девяносто четвертого года Флоренция утратила часть своих владений, в том числе Пизу и другие города, и была вынуждена вести войну с их захватчиками. Но поскольку новые хозяева были могущественны, бесконечные траты на войну не приносили никаких плодов; большие расходы вызвали увеличение налогов; повышение налогов – ропот в народе, и так как войной руководила комиссия из десяти граждан, называвшаяся Десять мужей по делам войны, общее недовольство обратилось против этой комиссии, как будто она была причиной войны и военных расходов. Появилось мнение, что если будет устранена комиссия, будет покончено и с войной, так что при новых перевыборах в эту комиссию ее должности остались вакантными; по истечении срока полномочий предыдущих членов комиссии Десяти ее дела были переданы Синьории. Это решение было пагубным, ибо война не только не кончилась, как все ожидали, но отстранение опытных людей, руководивших ею, повело к таким беспорядкам, что, кроме Пизы, были потеряны Ареццо и многие другие местности. Когда же народ понял свою ошибку и убедился, что причина болезни заключается не во враче, а в лихорадке, комиссия Десяти была восстановлена.

Подобное же недовольство поднялось в Риме против деятельности консулов: народ видел, что город без передышки ведет одну войну за другой, и не помышлял о том, что причиной этого являются притязания соседей, желающих поработить его, полагая, что все дело во властолюбии нобилей, которые, якобы не имея возможности расправиться с плебсом в Риме, где его защищает власть трибунов, посылают плебеев во главе с консулами за пределы Рима, чтобы там угнетать их без помех. Все это наводило плебеев на мысль устранить консульскую власть или так ее ограничить, чтобы народ мог не подчиняться ей как внутри, так и вне Рима. Первым, кто попытался издать подобный закон, был некий Терентилл, трибун, который предложил избрать комиссию из пяти человек для наблюдения за деятельностью консулов и для ограничения их власти. Но его предложение вызвало негодование нобилей, полагавших, что с этими должностями они окончательно лишаются влияния в республике и это приведет к упадку державной власти. Однако трибуны проявили такое упорство, что звание консулов было упразднено. В конце концов после ряда попыток все пришли к соглашению – назначать трибунов с консульской властью, но не консулов, настолько титул был ненавистнее действительных полномочий. Такой порядок сохранялся долгое время, пока римляне, осознав свою ошибку, не восстановили должность консулов, так же как флорентийцы – комиссию Десяти.

Глава XL

О создании децемвирата в Риме и о том, что было в нем примечательного; в том числе и о том, как подобные решения могут привести к спасению или гибели республики

Чтобы подробнее остановиться на событиях, связанных с учреждением децемвирата в Риме, мне кажется нелишним рассказать сперва о том, как была создана эта комиссия, а затем обсудить наиболее примечательные стороны этого события, ибо в них есть немало поучительного как для тех, кто желает упрочить свободную республику, так и для тех, кто желает поработить ее. Наше рассуждение прояснит множество ошибок, допущенных Сенатом и плебсом и ущемляющих свободу, а также и других – со стороны Аппия, главы Десяти мужей, идущих вразрез с тиранией, которую он намеревался установить в Риме.

После многих споров и прений между народом и знатью по поводу принятия для Рима новых законов, расширяющих гражданские вольности, было решено послать Спурия Постумия и еще двух римлян в Афины, чтобы они изучили там законы, составленные Солоном для этого города, и использовали их в качестве примера для римских. По возвращении посланцев для рассмотрения и утверждения названных законов была назначена комиссия: десять граждан, избранные на один год, среди которых находился и Аппий Клавдий, человек дотошный и беспокойный. Чтобы обеспечить независимость их законотворчества, в Риме были упразднены все прочие должности, в том числе трибунов и консулов, так что децемвиры сделались полновластными хозяевами Рима. Аппий сосредоточил в своих руках всю власть сотоварищей благодаря поддержке со стороны плебса: он выказывал такую привязанность ко всему народному, что казалось удивительным, как ему удалось так быстро изменить свой характер и свои вкусы, ведь до этого его считали жестоким гонителем плебеев.

Названные Десять мужей вели себя весьма достойно и имели не больше двенадцати ликторов, выступавших впереди избранного ими предводителя. И хотя децемвиры располагали всей полнотой власти, но когда нужно было наказать римского гражданина за убийство, они вызвали его в народное собрание и там предложили судить. Законы были написаны на десяти табличках и перед утверждением выставлены на всеобщее обозрение, чтобы каждый мог прочитать и высказать свое мнение о них, так что если бы были обнаружены какие-то недостатки, их можно было бы исправить до утверждения. Аппий между тем пустил по городу слух, что для полного совершенствования этих табличек к ним нужно прибавить еще две, и это дало народу повод избрать децемвиров еще на один год; народ пошел на это с охотой, чтобы подольше обходиться без консулов, и не беспокоился об отсутствии трибунов, ибо, как было сказано выше, сам выступал в роли судьи. Итак, было решено переизбрать Десять мужей, и все нобили стали добиваться этого звания, в числе первых Аппий; при этом он проявил такое участие к плебеям, что стал вызывать подозрения у своих сотоварищей: «Credebant enim haud gratuitam in tanta superbia comitatem fore» [15] . Но выступить против него в открытую они опасались и решили прибегнуть к такой уловке: хотя он был младшим из всех, ему доверили предложить народу кандидатуры будущих децемвиров, полагая, что он, как было принято у всех, не станет называть собственное имя, ибо в Риме это выглядело неслыханным позором. «Ille vero impedimentum pro occasione arripuit» [16] и назвал себя в числе первых, к изумлению и неудовольствию всех нобилей; затем он назначил девять остальных по своему усмотрению. Этот выбор, простиравшийся еще на один год, пролил свет перед народом и знатью на допущенную ими ошибку, потому что тотчас же «Appius finem fecit ferendae alienae personae» [17] ; он проявил свою врожденную гордыню и за несколько дней укоренил подобные же нравы в своих товарищах, а для устрашения народа и Сената вместо двенадцати ликторов было собрано сто двадцать. Несколько дней все пребывали в равном страхе; но затем децемвиры стали заигрывать с Сенатом и притеснять плебс, и если плебей, обиженный одним из членов комиссии, взывал к другому, то ему только увеличивали наказание. Тогда уже плебеи, удостоверившись в своей ошибке, от огорчения стали присматриваться к нобилям, «et inde libertatis captare auram, unde servitutem timendo, in eum statum rempublicam adduxerunt» [18] . А знати только на руку были огорчения плебеев, «ut ipsi, taedio praesentium, Consules desiderarent» [19] . Приближались последние дни года: две таблички с законами были составлены, но не опубликованы. Это дало повод Десяти остаться в должности, они пытались удержаться у власти с помощью насилия и стали вербовать себе подручных среди знатной молодежи, которой передавали имущество осужденных ими. «Quibus donis juventus corrumpebatur, et malebat licentiam suam quam omnium libertatem» [20] . В это время сабины и вольски объявили римлянам войну; это событие показало децемвирам слабость их положения, потому что без помощи Сената они не могли подготовиться к войне, а собрав Сенат, рисковали лишиться власти. Необходимость, впрочем, вынудила их избрать последнее; и когда сенаторы собрались, многие из них, особенно Валерий и Гораций, высказывались против диктата Десяти, власти которых пришел бы конец, если бы Сенат в пику плебеям не проявил своей строптивости в надежде, что, когда децемвиры добровольно сложат свои полномочия, дело обойдется без переизбрания народных трибунов. Итак, была объявлена война и снаряжены два войска, возглавляемые некоторыми из децемвиров; Аппий остался управлять городом. В это время он влюбился в Виргинию и желал овладеть ею силой, но отец девушки, Виргиний, спасая ее честь, лишил дочь жизни, после чего в Риме и в войсках начались беспорядки. Оставшиеся плебеи вместе с солдатами отправились на Священную гору и пребывали там до тех пор, пока децемвиры не подали в отставку; вместо них были назначены трибуны и консулы, и Рим вернулся к своей прежней вольности.

Вся эта история показывает, что вышеописанная попытка восстановить в Риме тиранию была вызвана к жизни теми же причинами, которые рождают тиранов и в других городах, а именно неумеренными стремлениями народа к свободе, а знати – к власти. И если им не удается принять совместный закон о защите свободы, а вместо этого каждая из партий ищет себе вождя, то возникновение тирании неизбежно. В Риме и народ, и знать пришли к соглашению о создании комиссии Десяти, да еще с такими полномочиями, только потому, что одна из партий желала упразднить должность консулов, а другая – трибунов. Потом плебеи уверились в том, что Аппий перешел на их сторону и притесняет нобилей, почему народ стал поддерживать его. А когда народ допускает подобную ошибку, то есть наделяет кого-либо полновластием для сокрушения своих противников, этот человек, если он достаточно умен, всегда становится тираном города. Располагая поддержкой народа, он позаботится о сокрушении знати и, пока не расправится с ней, не станет предпринимать ничего против народа, но за это время последний окажется у него в рабстве, как в западне. Такого образа действий придерживались все основатели тираний в республиках. Если бы так поступил и Аппий, то его тирания была бы более жизнеспособной и не прервалась бы так скоро, но он сделал все наоборот, и нельзя представить себе ничего более неблагоразумного, чем его поступки; для укрепления своей власти он поссорился с теми, от кого получил ее и кто мог ее защищать, будучи не в ладах с теми, кто не собирался вручать ему власть и не мог защитить ее; настоящих друзей он утратил, но стал заигрывать с теми, кто мог питать к нему только вражду. Ведь хотя нобили склонны к тираническому режиму, та их часть, которая не получает от него выгод, всегда враждебна тирану, и ее невозможно привлечь на свою сторону полностью ввиду присущих ей честолюбия и алчности, ибо у тирана не хватит богатства и почестей, чтобы удовлетворить всех. Так что Аппий, покинув народ и соединившись с нобилями, допустил явный промах как по вышеуказанной причине, так и потому, что желающий удержать что-либо силой, принуждая, не должен быть слабее принуждаемого.