Государи и кочевники
Шрифт:
— Расскажите, уважаемый, зачем вы съели всех овец, принадлежащих не вам и не вашим родственникам?
— Ишан-ага, назовите сначала число съеденных овец, — попросил Махтумкули-хан.
Ишан на мгновение растерялся, ибо не знал, сколько потеряно овец, но тут же нашёлся и спросил:
— Кият-ага, сколько было у вас?
— Двадцать тысяч, ишан-ага, — ответил недовольно старец.
— Сколько у вас, сердар?
— Тоже двадцать тысяч. Все, как на подбор: нестриженные и упитанные.
— У вас, Якши-Мамед-хан?
— Ай, штук пятьсот было, — ответил Якши и залился
— У вас, Кадыр-Мамед?
— Три тысячи, ишан-ага, если не больше…
Когда опрос был окончен, ишан позвал к себе помощника писца, и тот с помощью калама и чернил подсчитал, а ишан объявил:
— Уважаемые, по нашим сведениям, Кеймир и его люди уничтожили около ста тысяч баранов!
Толпа пришла в неописуемый восторг: «Как это могли огурджали проглотить сто тысяч овец?» Видя, что грозное судилище может превратиться в забавное увеселение, ишан принялся призывать народ к порядку. Когда все опять успокоились, он спросил:
— Уважаемый Кеймир Веллек-оглы, согласны ли вы с тем, что в отарах было сто тысяч овец?
— Согласен, святой ишан, — громко отозвался Кеймир. И толпа опять загудела, не видя в ответе пальвана и капельки правды.
— Тогда позвольте вас спросить, уважаемый, как вы смогли съесть столько овец? — спросил ишан.
— Эй, ишан-ага! — недовольно крикнул Кият. — Задавайте надлежащие вопросы. Зачем спрашивать глупости! Пусть Кеймир расскажет всё, как было.
— Хан-ага, ты лучше меня знаешь, как было! — также громко ответил Кеймир. — Если и не стало твоих баранов, то это сделано во имя того, чтобы ты не остался без мяса.
И опять в толпе зароптали:
— Вах, сам шайтан не разберётся что к чему. Оказывается, пальван съел всех баранов, чтобы Кият-ага не остался без мяса!
Кеймир, всё больше сердясь на беспонятливых атрекцев, принялся рассказывать:
— Когда мы отбили всех наших овец, отряд каджаров ускакал за помощью. Мы тогда посовещались и решили поскорее гнать отары на Атрек. Вот и погнали отары, достигли кишлака Берестан и расположились на ночлег. Всё было, как у аллаха, никакой опасности, и вдруг налетел ветер и пошёл снег. Утром все пастбища покрылись на целую четверть снегом. Что делать? Назад гнать отары — значит вновь отдать их каджарам, и на месте оставаться нельзя — подохнут овцы от бескормицы. Стали молить аллаха, чтобы послал тепло и солнце, а этот… — Кеймир кивнул на небо, испугался собственного жеста и заключил: — В общем, ни тепла, ни солнца не было несколько дней, всё время шёл снег — такого в наших местах никогда не бывало, сами знаете…
Народ задвигался, заговорил — теперь уже в пользу пальвана:
— В самом деле: никогда такой зимы прежде не видели. На что урусы снега не боятся, и те не выдержали, убежали из кайсакских степей.
— И верблюдов у них подохло от бескормицы не меньше, чем овец у наших ханов и баев!
— Тише, тише, уважаемые, — опять призвал к спокойствию ишан и посмотрел на Кеймира: — Продолжайте, уважаемый.
— Ай, зачем продолжать, — отмахнулся паль-ван. — Бараны начали дохнуть сотнями, тысячами. Тогда мы разожгли огонь, поставили все казаны, сколько было, и начали жарить овец. Двести тулунов жареного мяса с помощью всевышнего удалось привезти!
— Ай, молодец! Ай, пальван! — послышались одобрительные выкрики.
— Где это мясо? — спросил ишан.
— Это мясо, ишан-ага, растащили нукеры, когда Махтумкули-хан приказал нас схватить и бросить в сенгирь.
— Какие нукеры, покажите их нам!
— Пусть сами скажут, — со злостью отозвался Кеймир. — Я не заглядывал им в лица!
— Это не оправдывает вас, уважаемый, — сказал со вздохом Мамед-Таган-кази и удалился в кибитку, чтобы принять решение.
Возбуждённый народ шумно переговаривался, кто-то побранивал Кеймира, кто-то поругивал богачей, и все ждали, что решение будет справедливым. И вновь все притихли. Вышел из кибитки ишан и объявил:
— Волей всевышнего, единственного и праведного повелеваем: пальвана Кеймир Веллек-оглы из племени огурджали считать виновным в том, что, претерпевая страх перед нечестивыми каджарами, угнал он сто тысяч овец с травянистых пастбищ, загнал их в снег на бескормицу, а равно и на гибель. Именем аллаха и нашей милостью определено: Кеймира Веллек-оглы и всех его людей, бывших с ним и допустивших потерю отар, отправить на пожизненную работу у нефтяных колодцев и в солеломни острова Челекен. С соизволения всевышнего, нами сказано всё. Аминь.
В толпе тоже произнесли «аминь», но далеко не все. Поднялся ропот и угрозы, и сразу же заработали локтями, расталкивая толпу и усмиряя недовольных плётками, Киятовы нукеры. На помощь им поспешили джигиты Махтумкули-хана, а затем и Якши-Маме-да. Спустя час в разбушевавшемся Гасан-Кули всё было спокойно. Люди молчаливо провожали Кеймира и его сообщников; их повели под многочисленной охраной на север.
В тот же день были связаны «дорогие родственники» Кията — гургенские ханы. Кадыр-Мамед с десятком джигитов ворвался в кибитку Назар-Мергена, приказал взять его и вести к морю. Хатиджа была в гостях, у отца. Возмущённая насилием, она встала между отцом и деверем, но Кадыр не внял её мольбам. Хатиджа плача бросилась к своим кибиткам, надеясь найти защиту у Якши-Мамеда, но его не оказалось дома… По соседству заплакала Айна.
Плач женщин долго разносился над селением: до тех пор, пока парусник не скрылся в туманной синеве моря.
В МОРЕ БЛИЗ ЧЕЛЕКЕНА…
С тех пор, как русские власти оттеснили купца Мир-Багирова в астрабадские воды, корабли его ни разу не появлялись у берегов Челекена. Проходили они вдали от острова, едва различимые на горизонте. Никто их не замечал. И в этот день бриг «Святая Екатерина» проскользил в морской синеве незамеченным. Обогнув Красную косу, он вышел к Кара-Богаз-Голу и бросил якорь против обители Сорока дервишей. Это была небольшая каменная крепостца, стояла она в трёх фарсахах от берега и видна была с моря лишь в хорошую погоду, да и то в зрительную трубу.