Государственный обвинитель
Шрифт:
— За что замели?
— Я сам пришел.
— Что?! — Все аж поспрыгивали с нар, кроме одного, которого разбудили, и он теперь снова пытался заснуть, отвернувшись к стене. — Ты чё, братан, шутишь?
— Нет, не шучу. — Склифосовский пожал плечами. — Бегать надоело. Это я недавно из-под «вышки» ломанулся.
Все замолчали и почему-то посмотрели наверх. А оттуда вдруг раздался до боли знакомый голос:
— Ну привет, Склиф. — Мент спрыгнул с нар, и ему сразу же уступили место. — Это правда, что ты сказал?
— Мент? Ты здесь? А как
— Что ты телишься? — Мент грозно засопел. — Это правда?
Склифосовский сжал пальцы в кулаки, поднял голову, как тогда, на бульваре, и, сцепив зубы, процедил:
— Да, правда.
И сразу полетел к двери через всю камеру. Больно ударился головой о дверь, но тут же вскочил под задорный свист и улюлюканье заключенных. Еще успел небольно ткнуть Мента кулаком в зубы, но тут же опять оказался на полу.
— Атас, братва, по нарам! — закричал кто-то, и все бросились врассыпную.
Дверь с лязгом открылась, и на пороге показался с парашей в руках Грузин.
— А-а, привет, хлопцы! — радостно воскликнул он.
— Теперь можешь спать на нарах, — тихо сказал Мент. — Теперь это тело будет парашу носить.
— Я не буду, — простонал Склифосовский, выплюнув два зуба.
— Нет, вы слышали? — засмеялся Грузин. — Он не хочет.
Потом Склифосовского били опять. Он отбивался, пока мог, а потом только лежал в углу, закрываясь руками от ударов, и повторял:
— Я не буду. Я не буду.
А на нарах, это он видел точно, сидел Владимир Семенович Высоцкий и настраивал свою гитару, изредка поглядывая на Склифосовского и одобрительно кивая…
Белочка
Наташа была уверена, что кореец выплыл. Юм относился к той категории людей, кто, с легкостью лишая жизни других, за свою собственную будет цепляться до последнего. Такие люди никогда не совершат самоубийство. Наоборот, смерти приходится охотиться за ними, сбиваться со следа и вновь бросаться в погоню. И зачастую смерть бывает бессильна…
Конечно же, надеяться на то, что Юма и Женю возьмут в ближайшее время, — отчаянная глупость. Не возьмут, нечего и надеяться. А вот что кореец предпримет в скором будущем, заляжет на дно или же попытается вновь перейти в наступление — это вопрос.
Они нырнули от Киевского вокзала в метро и сразу метнулись к таксофону. Стоит отметить, что всю дорогу из Одессы в Москву Виктор вел себя как побитая собака. Ему было невыносимо стыдно, он несколько раз порывался оправдаться за свое слабодушие… Но как тут оправдаешься? Такой позор разве что кровью смывается в книжках и в кино. А в жизни?..
— Дмитрий Семенович, я приехала.
— Не рановато? — обеспокоенно произнес Дробышев. — Вы где сейчас?
— На вокзале. — И Наташа бахнула, как из гаубицы: — Я встречалась с Юмом.
Дробышев долго молчал, сдабривая это молчание тяжелым сопением в трубку.
— Не понял, — наконец изрек он.
— Я встречалась с Юмом, — повторила Наташа, — имела с ним долгую и продолжительную беседу.
— Где он?
— Не знаю.
— Черт побери… Вы серьезно?.. Как-то это все непостижимо, в голове не укладывается. С вами все в порядке?
— Да.
— Быстро в мой кабинет. Жду. Нет, погодите! Высылаю за вами машину!..
Дробышев отложил свои дела. Очереди, выстроившейся у его кабинета, было сказано, что начальник до такой степени загружен, что все приемы откладываются на неопределенное время. В числе отверженных оказался и Самойлов.
— Ну и дела… — пробормотал он, как только за Клюевыми захлопнулась массивная дверь. — Ну, Наталья Михайловна… Ну, дает девка… — И, обернувшись к следователю по особо важным делам Кузякову, который сидел с объемистой папкой в руках на соседнем стуле, с гордостью выпалил: — А я ведь прогнозировал. Как только в первый раз ее увидел, так сразу понял — далеко пойдет. Характер у нее!..
— Так это она пятерых головорезов под высшую меру подвела? Тех, которые потом сбежали? — оживился Кузяков, который был лично не знаком с Наташей. Как-то судьба не сводила.
— Она самая, — подтвердил Самойлов.
— Ой-ой-ой!.. — запричитал Кузяков. — Бедная Девочка… Ведь ей жить и жить…
— Типун тебе на язык!
— И ребеночек совсем маленький…
Те прокурорские работники, которые знали об этом деле (а не знали разве что уборщицы и буфетчицы), поневоле прикидывали — каковы же шансы Клюевой? Смогут ли ее защитить? Настигнет ли ее месть корейца или нет? А если настигнет, то когда?
Наташу жалели, сопереживали. Но в принципе уже давно поставили на ней крест… Юм не прощает своих заклятых врагов, а убить человека ему — что плюнуть.
Она рассказала Дробышеву все — и о своем приезде во Львов, и о неожиданном столкновении нос к носу с корейцем на базаре, и о «прекрасной» работе местных органов, и о побеге на Ольвию, и о том, что произошло на острове…
Дробышев слушал не перебивая, подперев подбородок ладонью и время от времени бросая пронзительные взгляды в сторону Виктора, который угрюмо сидел у окна, кормил дочурку из бутылочки и взглядов этих не выдерживал. Если бы у него была возможность разложиться на атомы, он бы не раздумывая воспользовался ей.
— Вот и тема для вашей кандидатской диссертации, — едва Наташа замолчала, иронично произнес Дмитрий Семенович. — «Совпадение как фактор, способствующий поимке преступника». Тут целую теорию можно развить… А если серьезно… Вы свечку в церкви поставили? Я бы на вашем месте поставил… Дайте руку… — И он сжал маленькую Наташину ладонь. — Это ведь чудо, что вы сейчас здесь, живая и невредимая. Чудо…
— Моей семье нужна охрана. Мне, Виктору, матери моей, брату. Серьезная охрана.
— А если Юм не доплыл до берега?