Государственный преступник
Шрифт:
Доктор и дворник уже укладывали тело поручика на носилки.
— А как он умер, Амалия Викторовна? — спросил как можно мягче Аристов.
— Мы с ним попрощались, и он ушел, — подняла на Артемия Платоновича заплаканные глаза Колычева. — А потом прибегает соседский мальчишка и говорит, — она судорожно вздохнула, — что возле моего забора, мол, какой-то дядя лежит в форме. Прошло уже с четверть часа, как мы распрощались с Павлом Семеновичем, поэтому я без всякой задней мысли накинула ротонду и вышла. А это — он. Бросилась к нему, а он уже не дышит.
Она уткнулась в плечо Аристова и всхлипнула.
— Успокойтесь, ради бога, — поглаживая плечо Колычевой, участливо произнес Артемий Платонович. —
— Не поможешь, — эхом повторила за ним Амалия Викторовна и снова залилась слезами.
— Пойдемте в дом, — сказал Аристов, обняв ее за плечи. — Пойдемте, я провожу вас.
Колычева согласно кивнула.
— Прошу прошения, — обернулся к врачу Артемий Платонович. — Вы не могли бы подождать меня и пока не уезжать?
— А что такое? — не очень вежливо спросил доктор.
— Я бы хотел взглянуть на труп.
— А что в нем интересного, — невесело буркнул эскулап. — Труп как труп.
— И все же я бы просил подождать меня, — весьма убедительно произнес Аристов.
— Ну хорошо.
Когда Артемий Платонович, проводив в дом уже бывшую одалиску Пушкарева и заставив ее выпить валерьяновых капель, вернулся, тело поручика, прикрытое рогожкой, все так же покоилось на носилках.
— Благодарю вас, что исполнили мою просьбу, — посмотрел на доктора Артемий Платонович.
— А вы, извиняюсь, кто будете? — осторожно поинтересовался тот.
— Гвардейского кирасирского полка отставной штабс-ротмистр Аристов, — отрекомендовался Артемий Платонович. — Ныне же старший чиновник особых поручений при господине губернаторе.
— А-а, — протянул, оживившись, доктор, — так вы тот самый господин Аристов, что ловко расследует самые запутанные дела?
— Ну… это некоторое преувеличение, — не нашелся ничего более ответить на сказанное Артемий Платонович.
— Поверьте, господин Аристов, это не ваш случай, — сказал доктор, откинув с лица покойника рогожку. — Здесь вполне естественная смерть без малейших признаков насилия.
— А отчего же он умер?
— По всем признакам, у него случился апоплексический удар. Внезапное кровоизлияние в мозг, и все. Так бывает!
— У такого молодого, и удар?
— В наше время, к сожалению, это уже не редкость. Случается смерть даже среди абсолютного здоровья! — отозвался со вздохом доктор и взглянул на дом Колычевой. — Жил человек, и бац — уже нет! Да-с… К тому же, надо полагать, организм покойного был крепко надорван любовными утехами.
— Вы так думае…
Артемий Платонович вдруг замолчал, и холодные мурашки побежали у него по коже. Меж большим и указательным пальцами тыльной стороны левой ладони покойника виднелось небольшое красное пятнышко. Точно такое же, какое заметил тогда в поезде на руке умершего в своем купе чиновника особых поручений Макарова земский лекарь Погодин.
Глава 25 КАНЕВИЧ
Если от Итальянской площади повернуть к Сене, пройти по авеню Гобелен два квартала и свернуть на улицу Шуази, то вы почти тотчас окажетесь перед небольшим отелем, вход в который вечерами освещается круглым полосатым фонарем, похожим на детский мяч. В дешевых нумерах отеля живут уличные торговцы, проститутки, сутенеры, неудавшиеся художники, разорившиеся коммерсанты, студенты, мелкие факторы, безымянные шантанные певички с прозвищами типа Цыпленочек, Вишенка и Колибри, воры из числа циперов и халамидников, площадные побирушки без роду и племени и прочая аллегорическая публика Парижа. Здесь и поселился, сбежав из Варшавы после ноябрьского мятежа 1830-го, молодой революционер Феликс Каневич, уроженец Минской губернии Мозырского уезда. Со средствами у него было туго — много ли прихватишь с собой, когда тебе в затылок дышат жандармские церберы, — поэтому, прожив в два года материны украшения и дедов брильянтовый перстень, Феликс Иойнович принужден был вспомнить родовое ремесло и заняться портняжничеством. Он обшивал отельную публику, чинил и штопал платья и сюртуки и понемногу барышничал, сбывая клиентуре почище шляпки, боа, пальто и шубы, позаимствованные постояльцами-циперами из парижских прихожих и передних. Мужчина он был молодой, наружности привлекательной, посему от недостатка женского внимания не страдал и получал от проституток и певичек по-соседски хорошие скидки.
Года через три Феликс сошелся с юной шансонеткой Китти, только-только начавшей выступать в каком-то третьеразрядном кафе-шантане. Вскоре он перебрался к ней, что позволяло экономить на нумере и не платить за любовные утехи. В начале сентября 1834 года у них родился первенец, коего они назвали Иероним. Мальчишка получился весьма симпатичным и смышленым, и они с Китти решили сделать все, чтобы дать ему образование.
Иерониму не пришлось приторговывать восковыми спичками на Итальянской площади и выпрашивать деньги для лечения «бедного больного тателе», как это делали многие дети из отеля. Феликсу Иойновичу удалось пристроить сына в коллеж, и через два года благодаря своим блестящим успехам, Иероним, привыкший уже откликаться на имя Джером, как его звали сверстники, был переведен на казенное содержание.
Однажды в нумер к Каневичам пришел господин в черной ворсистой шляпе с низкой тульей и узкими полями и зелено-миртовом фраке поверх пикейного жилета и пикейных же белых панталон с узкими полосами из персидского атласа. Он был при легкой тросточке с набалдашником из слоновой кости, а на среднем пальце его правой руки красовалась печатка с вензельком владельца и Всевидящим Оком в треугольнике, от коего во все стороны расходились лучи. Оценив опытным глазом дорогую экипировку вошедшего, стоимость коей равнялась едва ли не годовому его доходу, Феликса Каневича портняжных усилий и коммерческих предприятий, хозяин нумера суетливо предложил гостю присесть и сам устроился напротив, целиком обратившись в слух и внимание. Господин в ворсистой шляпе окинул взглядом небогатую обстановку нумера, ворох одежды в углу, назвал себя Жаком и сообщил, что он представляет некую благотворительную организацию, названия коей Каневич не запомнил. Да это и не было столь важным. Главное — эта организация обязывалась выплачивать их семье ежемесячные вспоможения и бралась попечительствовать над Иеронимом, беря на себя расходы, связанные с его обучением.
— Понаблюдав за вашим сыном, мы нашли его достойным, чтобы взять его в орбиту нашей организации, — заключил гость.
— Благодарю вас, — уважительно поклонился Феликс Иойнович, проникаясь к гостю еще большим доверием. — Иероним действительно очень хороший мальчик. Но… он уже учится на казенный счет.
— В College de France платное обучение, — заметил гость.
— Вы что-то путаете, мой сын учится в муниципальном коллеже.
— А с будущего года будет учиться в College de France, — без капли сомнения заверил его гость. — Потом — в Центральном училище мануфактур и искусств.
Перспективу получения Иеронимом образования в главном и старейшем коллеже Франции, насчитывающем более чем трехсотлетнюю историю своего существования, и дальнейшего обучения его в Центральном училище Парижа Каневич воспринял с откровенным недоверием. А потому осторожно справился:
— В вашей организации, наверное, состоят очень влиятельные люди?
— О, да, — улыбнулся гость одними уголками губ. — В нашу организацию входят сто тридцать четыре депутата Палаты, половина Сената и сам премьер-министр. Так что, — он серьезно посмотрел на Каневича, — можете не сомневаться в наших возможностях.