Государственный преступник
Шрифт:
Конечно, когда лес рубят — щепки летят. И если отставка вице-губернатора Кониара была вполне обоснованной, то предложение генерала Нарышкина полицмейстеру Дагеру самому ходатайствовать об отставке, немедленно принятое бароном к исполнению, было совершенно лишним.
После восьмимесячных трудов комиссия закончила следствие, выяснила степень виновности каждого из фигурантов и передала дело в суд. Первоначально было высочайше повелено всех обвиняемых, вина которых доказана, предать суду по полевым уголовным законам , то есть: зачинщиков расстрелять, а менее виновных сослать на каторгу. Предложенная мера, столь масштабная после дела «декабристов», могла бы вызвать весьма нежелательный резонанс за границей, и государя упросили немного смягчить наказание, ибо «число лиц, участвующих в противуправительственной пропаганде и в преступном умысле произвести вооруженный мятеж, довольно значительно, и мера вины их не одинакова». Поэтому от императора было исходатайствовано высочайшее повеление, из коего следовало, что лица, обвиняемые в государственных, политических преступлениях, распределяются по категориям.
К первой относятся законопреступники из главных зачинщиков всей смуты. Таковые подлежат военному суду по полевым уголовным законам.
Ко второй категории принадлежат преступники, которые по меньшей степени виновности должны быть подвергнуты суду в обыкновенном порядке.
К третьей категории относятся лица, в отношении которых признано будет достаточным ограничиться административными мерами.
Таковыми мерами ограничились лишь в отношении студента Шлыньковского. Его просто исключили из Императорского университета, и он благополучно уехал в Москву, где снова стал студентом уже университета Московского.
Полиновский, Лаврский, Жеманов, Бирюков и оба Красноперовы получили по второй категории кто по восемь, кто по шесть лет тюрьмы, а вот взятые с поличным студенты обеих столиц, как и четверо заговорщиков-офицеров и Каневич, были определены в первую категорию. Решением военного полевого суда все они были признаны виновными в государственной измене и приговорены к смертной казни расстрелянием.
Конфирмация временного генерал-губернатора Александра Егоровича Тимашева была следующей:
«Дворян Виленской губернии Фердинанда Новицкого и Евстафия Госцевича, Ковенской губернии Августа Олехновича и мещанина города Новогрудка Яна Маевского, как главных виновных в распространении подложного манифеста и возмутительных воззваний, переданных военному по полевым уголовным законам суду, присудить к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в рудники сроком на 15 лет с тем, чтобы после окончания этого срока поселить их в Сибири навсегда.
Подсудимые штабс-капитан Иваницкий и поручик Мрочек, как это видно из собственных их показаний и обстоятельств дела, составив план произвести вооруженное восстание в Средневолжской губернии и завладеть городом Средневолжском с целью споспешествовать мятежу в Польше отвлечением оттуда части войск, со своей стороны употребили все усилия для проведения своего намерения в исполнение: вступили в ближайшие сношения с агентами польского революционного комитета; стараясь образовать кружок соумышленников, склоняли на свою сторону университетских студентов; готовили средства, необходимые для восстания, как-то: оружие, деньги, ложные манифесты и возмутительные воззвания для распространения в народе, дабы возбудить его к бунту. На основании ст. 11 и 88 кн. 1 Военного уголовного закона, Иваницкий и Мрочек, согласно ст. 561 и 564 Военного уголовного устава, подлежат смертной казни.
Подпоручик Станкевич, по собственным его показаниям, знал об умысле и приуготовлениях злоумышленников произвести вооруженное восстание, по поручению Иваницкого нанимал квартиру для приезда в Средневолжск одного из деятельных агентов польского революционного комитета поручика Черняка, скрывающегося на сей момент от правосудия, принимал у себя на квартире студента Сильванда, также находящегося ныне в розыске, приезжавшего по поручению Черняка в Средневолжск с ложными манифестами, револьверами и деньгами, предназначенными для произведения восстания. Посему по ст. 15 Уголовного устава, подпоручик Станкевич признается участником преступного замысла о произведении вооруженного восстания. Признанный также в побеге с целью вступить в ряды польских инсургентов и в пользовании подложными документами, относящимися к видам государственной измены на основании ст. 11, 15, 96, 178, 179, 540, 543, 561 и 569 кн. 1 и ст. 350 и 351 кн. 2 Военного уголовного устава Станкевич подлежит смертной казни.
Относительно подсудимого Иеронима Каневича военный полевой суд заключил его виновным в рассылке эмиссаров для разбрасывания подложных манифестов, а также зачинщиком и одним из главных двигателей приуготовляемого в Средневолжской губернии вооруженного восстания и приговорил его, на основании ст. 177, пункт 5 и ст. 561 и 562, пункт 13 кн. 1 Военного уголовного устава, за государственную измену к смертной казни.
По сим соображениям утверждаю: штабс-капитана Наполеона-Казимира Иваницкого, поручика Яна Мрочека, подпоручика Ромуальда Станкевича и дворянина Иеронима Каневича за исчисленные преступления на основании приведенных законов и согласно приговору военного полевого суда, лишив всех прав состояния, а первых троих — чинов и наград, казнить смертию — расстрелянием».
После сей конфирмации в камеры к смертникам были помещены приказом полковника Ларионова по двое жандармов, дабы следили за тем, чтобы приговоренные не нанесли себе какого-нибудь вреда, ибо расстреливать таковых полагалось целыми и невредимыми. Когда жандармы вошли в камеру к Станкевичу, тот, поняв, что конец совсем близко, испустил дикий крик и бросился на жандармов с кулаками, изображая буйное помешательство. «Синие мундиры» оказались ребятами крепкими и быстро справились с бывшим подпоручиком, связав его и уложив ничком на кушетку.
Одинаково вели себя Иваницкий и Мрочек. Когда их камеры пополнились двумя насельниками в мундирах, Иваницкий лишь улыбнулся, а Мрочек просто зашелся смехом. Оба арестанта в своих показаниях валили все на непойманного Черняка и полагали, что смертная казнь для них будет непременно заменена каторжными работами.
Совсем иначе воспринял приход жандармов Каневич. Хмуро глянув на них, он раздраженно сказал:
— Вы не имеете права.
Оба дня, кои жандармы находились в его камере, Каневич явно чего-то или кого-то ждал. Похоже, он крепко надеялся на заступничество со стороны какой-то коронованной особы. Уже в ночь перед казнью, конечно, бессонную, он воскликнул вслух:
— Отчего же молчит императрица Евгения?!
— Чево? — переспросил один из жандармов.
— Французская императрица Евгения, — обернулся к нему Каневич с надеждой, правда, совсем не по адресу. — Она истинная католичка и непременно примет участие в моей судьбе.
— А-а, — равнодушно протянул жандарм.
В ночь перед казнью, с пятого на шестое июня 1864 года, в губернаторском дворце играл оркестр. Временный генерал-губернатор Поволжского края вместе с губернатором средневолжским наслаждались музыкой до самого утра. В четыре часа оркестр затих, а около шести в камеру к Каневичу пришел ксендз, уже посетивший до того остальных смертников. Иероним исповедался, скорее, механически, нежели полностью понимая, что в действительности происходит.
К семи утра крепость была наполнена конными казаками, жандармами и гарнизонными солдатами. Неизвестно каким образом, но вся плац-форма перед гауптвахтой кишела штатским людом, пускать который в крепость было строжайше запрещено. Среди них офицерские кивера и серебряные, а то и золотые эполеты были словно драгоценные каменья в горсти потускневших от времени медных монет.
Ровно в семь утра послышался стук и бряцание жандармских сабель о ступени лестницы гауптвахты. Вывели Иваницкого, Мрочека и Станкевича. Последним ступил на плац-форму Каневич. Первых троих подвели к загодя приуготовленным тарантасам, куда они и сели, каждый с двумя жандармами по бокам. Каневича провели к черной железной карете с забранным решеткой окном, более предназначенной для перевозок особо опасных законопреступников, маниакальных убийц и буйных умопомешанных. Она двинулась первой. За ней, в сопровождении конных казаков, тронулись и тарантасы. Вся процессия медленно выехала на Воскресенскую улицу, собирая толпы зевак и увеличивая людской хвост за собой. Станкевич, едучи в тарантасе, нервически хихикал, а Иваницкий и Мрочек непринужденно кивали знакомым и обменивались между собой остротами.