Государство Печали
Шрифт:
Она прошла к столу, налила стакан воды и вышла на балкон. Она оставила двери открытыми, впуская ветерок и запах реки в нем. Она вышла на прохладный мрамор и посмотрела на тихий и темный сад. Над ней сияли тысячи звезд, и ее окутало нечто, похожее на спокойствие, несмотря ни на что. Ночной воздух очистил ее, прогнал тревоги и страхи, и мир был таким неподвижным, словно она была одна в нем. Ей это нравилось.
Она больше не переживала о себе и Расмусе, не злилась на отца. Не терялась, сочувствуя людям. Не думала о Мэле. Опять эта опасная мысль: «Плохо ли, если он окажется настоящим
Она вернулась в комнату, опустила стакан, подвязала халат поясом. Она вдруг не могла найти покой, была полна сил, словно луна зарядила ее. Она посмотрела на двойные двери, задумалась, мог ли кто-то быть за ними. Она не мешкала, открыла их, и коридор оказался пустым, кроме двух стражей в конце. Она прошла к ним, подняла палец к губам. А потом ноги понесли ее из ее крыла, ладонь тихо закрыла дверь за ней, и она призраком бродила по залам Летнего замка.
14
Уйти на рассвете
Она открывала все двери, заходила во все комнаты. Она не задержалась в старых покоях родителей, едва взглянула на портреты на стеках. Она закрыла дверь в старую комнату Мэла, как только поняла, чья она, ей хватило его днем.
При виде стража она каждый раз просила тишины жестом, и ей кланялись или кивали, а порой делали вид, что не видели ее. Печаль никого не встретила по пути. В Летнем дворце было мало работников, те, кто тут был, уже спали. Замок принадлежал ей.
Благодаря стеклянным потолкам и яркой луне ей не нужна была лампа, все было видно, когда она открывала двери в комнаты. Она нашла зал для завтраков. За ним была терраса, и то, что она приняла за окна, было стеклянными дверями, все было открыто так, чтобы за завтраком наслаждаться садом. Дальше были комнаты меньше, кресла в полоску, столики для игры под пыльными покрывалами, старая арфа, струны которой тихо вскрикнули, когда она их задела. Комната джентльменов со столом с шарами в центре, маленьким баром в углу, где оказались бутылки, когда она открыла, под ними были липкие следы.
За фойе она нашла просторный бальный зал, пять люстр свисало с потолка, факелы на стенах могли сделать его ярким или темным, если нужно. В углах были спиральные лестницы, они вели на балкон с местами для зрителей, откуда можно было смотреть на танцы внизу или скрываться для других целей. Желудок Печали сжался, она быстро покинула бальный зал, отправившись в часть замка, которую знала. Под крылом ласточки была галерея, комната для рисования и библиотека.
Ноги привели ее в комнату рисования, ручка была холодной, когда она открывала дверь. Комнату ярко озаряла полная луна, и, словно так было задумано, луч света падал на мольберт с последним портретом Мэла, каким он был бы в двадцать один.
Печаль пересекла комнату в три шага, сорвала покрывало, охнула от картины. Он был нарисован стоящим, в черном, как всегда, с большой вазой белых лилий на фоне. Это был он. Этого юношу привел на мост Веспус. Он мог быть моделью для рисунка, сходство было сильным.
Даже в мелочах, которые она не замечала раньше. Одна сторона губ изгибалась чуть больше другой, получалась слабая, но постоянная ухмылка. Его нос был не совсем прямым, чуть смещался влево. Юноша был таким. У него не было симметрии риллян, и это делало его другим на первый взгляд. Они были идеальными, Мэл — нет. Она думала, что он идеален, но нет. Не совсем.
В углу была подпись, темная краска на темном фоне, и она пыталась разобрать ее. Кр… нет, Гр…
Шаги отвлекли ее, она ощутила себя виновато, попыталась прикрыть картину. Удалось наполовину, и хозяин картины замер на пороге.
Расмус смотрел на нее.
— Я ходил к тебе в комнату, — сказал он странным тоном. — Я искал тебя.
Печаль хотела пойти к нему, броситься в его объятия, он был ей нужен. Но она замерла, обеспокоившись из-за пустого выражения его лица. Веспус сказал что-то, когда она уехала? Он узнал что-то о Мэле?
— Что такое? — спросила она, взяв себя в руки.
— В моей комнате есть балкон, — сухо и медленно продолжил Расмус. — В Зимнем дворце я бы не открыл двери, но тут ощущалось иначе. Словно их нужно открыть. Рядом с моей — комната Бейрама Мизила, и он тоже так подумал, потому что открыл окна после встречи с тобой и Йеденватом. Ему с Тувой Маршан было что обсудить, — он замолчал и посмотрел в глаза Печали. — Когда ты собиралась сказать мне, что сместишь отца?
Печаль замерла, словно пол под ней пропал.
— Я собиралась сказать тебе, — начала она. — Я хотела сказать…
— Не надо, — рявкнул он, и Печаль притихла.
Теперь на его щеках была краска, румянец был светлым. Его челюсть была напряжена, он сжимал зубы за стиснутыми губами. Он дышал слишком медленно. Он не злился, он был в ярости. И едва держался.
— Когда? — процедил он.
— Как только я подпишу бумаги, — прошептала Печаль.
— Нет. Когда это было решено? Потому что я помню тебя прошлой ночью. Я провел почти всю ее с тобой. Значит, после? Иначе ты сказала бы мне, да? Ты бы не пришла в мою комнату, в мою постель, не сказав, да?
Печаль опустила голову и заговорила тихо и монотонно:
— Прошлой ночью Шарон сказал мне, что это произойдет. Но до утра перед мостом это не было официальным. Йеденват вызвал меня на рассвете и проголосовал.
— И когда мы… это уже было в действии? Когда ты пришла ко мне, это уже было решено. И ты молчала, — его сиреневые глаза были холодными, смотрели на нее. — И что было прошлой ночью? Подарок на память?
Стыд и вина обжигали ее вены.
— Рас, — начала она тихо. — Ты прав. Я все испортила, стоило рассказать тебе. Поверь, я не хочу этого. Ты знаешь. Но у меня нет выбора.
— Да? Потому что, если этот юноша — твой брат, у тебя есть выбор.
— Наши отношения незаконны.
— Раньше это нам не мешало. Не должно остановить и теперь.
— Расмус…
— Хватит звать меня по имени. Я молил тебя поговорить со мной неделями. Я знал — знал — что что-то грядет, и я все время пытался понять, как найти способ для этого. Пытался найти способ не потерять тебя. Я думал, ты ощущаешь то же самое. Я думал… — он не закончил, отвернулся и пошел прочь.
— Расмус, стой, — позвал Печаль, страх сделал ее голос высоким. Все не могло так закончиться. Она не могла полностью потерять его. Он был ей нужен.