Готовность номер один
Шрифт:
Все-таки надо сказать девушке что-то, хотя бы и не очень особенное, пока мы не подошли к ребятам. Но не знаю, что говорят в таких случаях.
— Извините, вот заставляю вас себя провожать, — говорю и сам ненавижу себя за эти банальные слова.
— Пустяки.
«Я буду помнить этот вечер», — хочется сказать мне, но дальше хотения дело не идет. Не хватает духу.
Автобус останавливается. С шипением открываются двери.
— До свидания, — говорю девушке и задерживаю ее руку в своей.
— До свидания.
— Целуйтесь
— Обойдемся, наверно, без подсказок, — спокойно, с достоинством говорят Лера. — Она ни чуточки не растерялась, дала отпор. Но в ее словах не было и пренебрежения к Бордюже. Она просто поставила его на свое место.
Вскакиваю в автобус. Сан Саныч качает головой.
— Ну и лопух ты, Виктор!
— Не лопух, а культурный парень, — возражает Скороход. Он уже читает книгу. На страницах полно формул. Вот человек! Просидел все увольнение в городской библиотеке — срисовывал схему для малогабаритного транзисторного приемника, который собирается сделать своими руками.
— Иль культурные не целуются? — усмехается Бордюжа.
— Смотря по обычаю, — продолжает Скороход, стараясь отвлечь от меня внимание. — Китайцы, например, кланяются друг другу, а в Тибете можно еще увидеть, как люди, приветствуя друг друга, высовывают язык. Элементарно.
Бордюжу это так рассмешило, что он уняться не может. Острит, что по приезде домой будет приветствовать всех, как в Тибете.
Я пробираюсь в конец автобуса, где сидит Герман. Первым делом хочется сбросить сапоги. Они окончательно доконали меня. Мотыль заговорщицки улыбается своей нагловатой улыбкой:
— Поздравляю, коллега!
— С чем?
— С тем, что подклеился к ней. Нет, ты определенно пользуешься успехом у слабого пола. Я видел, как ты ловко отшил этого очкарика Полстянкина на танцах.
— Что ты, она сама… — зачем-то начинаю оправдываться.
— Ладно, вижу, что втюрился с первого взгляда. Не осуждаю. Мировой кадр. Но с запросами, учти.
— С какими запросами?
— Не из тех, кто в кошки-мышки играет. Ха-ха!
— Это и хорошо, — говорю я, стараясь подделаться под его тон.
Он усмехается.
— На вкус и цвет — товарища нет.
— Тебе-то, положим, я знаю, что нравится.
— А я и не скрываю. Только не обо мне сейчас речь.
— И о тебе тоже. — Я смотрю ему в лицо: — Зачем ты целовался с Зиной? Как будто нет свободных девушек.
— Ах ты вот о чем! — протягивает он и щурит свои бесстыжие глаза. — Усек, говоришь. Ну так вот: девушки — это… девушки. Понятно?
— Не совсем.
— Подрастешь немного и поймешь.
— Нечестно это, — говорю Мотылю.
— Что именно? — в глазах у него появляется жестокое выражение.
— Ведь ты же ее не любишь, правильно?
— Много ты понимаешь в любви!
— Ты хочешь сказать, что вы любите друг друга?
— Я хочу сказать,
Я не отвечаю. У меня пропал всякий интерес разговаривать с Германом. А он уже рассказывает соседу очередной анекдот. Он их знает сотни.
В штабе мы сдаем увольнительные дежурному по части и идем в казарму. Вечерняя поверка уже проведена, и солдаты готовятся к отбою. Раздеваясь, вполголоса переговариваются. Мне так хотелось рассказать Семену о своем знакомстве, о том, какая хорошая Лера. Но последний разговор с Германом отбил всякое желание. Достаю из тумбочки фото Бабетты, что дал мне Мотыль, и с ожесточением рву на мелкие клочки.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Страница десятая
Конец февраля. Зима больше не скряжничает, вытрясает из своих закромов вороха снега. Ошалелый ветер наверстывает упущенное, разметывает его во все стороны, пушит так, что в двух шагах ничего не видно. А сегодня вдруг ударил мороз, окна в казарме заиндевели. Даже сверхсрочники разводят руками: — Не видали здесь такого!
Но погода солдату — не указ. Технику все равно нужно держать в постоянной боевой готовности и совершенствоваться в своем деле. Об этом нам часто напоминает старший инженер полка. Этому подчинена вся наша жизнь.
Сегодня ночные полеты. После завтрака отправляемся в каптерку за техническим обмундированием, которое Бордюжа называет по-старинному амуницией.
Солдаты напяливают на себя плотные ватные одежды с шуршащими брезентовыми верхами, изрядно выцветшими за зиму, огромные валенки с толстенными подшитыми подошвами. Одеваются у сушилки, рассевшись прямо на полу. В эти минуты механики похожи на древних воинов, облачающихся в боевые доспехи, чтобы сразиться с неприятелем. Для нас таким неприятелем будет лютый холод и ветер, один на один с которым придется пробыть много часов. Неприятель этот, скажем прямо, коварный. Чуть зазевался, утратил бдительность — и получай обморожение со всеми вытекающими последствиями.
На аэродроме первым делом расчехляем самолеты. Чтобы снять чехол со стабилизатора, возвышающегося над всем самолетом, как огромная стальная степа, нужны и сноровка, и ловкость, и сила. Вот где пригодились спортивные занятия! Не случайно, значит, Скороход муштровал меня.
День пасмурный. Внутри самолета работаем с переносными лампами и фонариками, проверяем троса, тяги, крепления агрегатов. Огни взлетно-посадочной полосы отражаются в нависших над аэродромом тучах.
Тут же, у самолетов, колдуют и прибористы, и электрики, и радиолокаторщики, и оружейники. Пожалуй, их работу можно было бы сравнить с оркестром, где каждый играет свою партию.