Готовность номер один
Шрифт:
Мешков не склонен был спорить с товарищем. Он знал, что Стахов все это говорит просто так, не отдавая отчета своим словам. Завтра Юрий, возможно, будет говорить иное. Так бывало не раз.
К шефам в гости
— Все в сборе? — спросил собравшихся у автобуса майор Жеребов. Он еще раз осмотрел каждого и остался доволен: ребята подобрались хорошие. И в порядке у них все, и на лицах гвардейское выражение. Сам Жеребов всегда молодцеватый, складный, аккуратно подстриженный и на этот раз казался
— Посмотришь на таких соколов и скажешь: наше отечество есть кому защищать. Да, есть!
Став замполитом, майор считал своим долгом вправлять в речь фразу наподобие этой, хотя и понимал их некоторую выспренность.
Автобус мчался по центральной улице города, протянувшейся на несколько километров. Солдаты пели песню о космонавтах, которым осталось четырнадцать минут до старта, о следах, которые они оставят на пыльных тропинках далеких планет. Бордюжа, наклонив голову и зажмурив глаза, широко растягивал мехи своего нарядного баяна с переключающимся регистром.
Воины решили «выдать» шефам — работникам швейной фабрики концерт, и вот теперь певцы настраивали голоса.
Дружба между комсомольскими организациями уже была проверена временем и скреплена делами, а кой у кого и печатями в городском загсе.
Стахов не собирался ехать к шефам. Он не был участником самодеятельности. Таковую он не то чтобы не признавал, а просто считал, что летчик не должен распылять свои силы, отвлекаться по мелочам. А самодеятельность он называл лабурдой.
Однако он тоже сидел вместе со всеми в автобусе. Его вытащил в город Жеребов — организатор и вдохновитель полковой самодеятельности. Майор во что бы то ни стало решил проветрить своего соседа по квартире, который в последнее время пребывал в дурном настроении, был чем-то взвинчен, озабочен.
— Покажешь девчатам пару-тройку фокусов, — сказал Стахову замполит. Он любил шутливые мистификации и сам на досуге не против был подурачить товарищей. — Пусть потешатся, пока наши будут менять декорации в скетчах.
Юрий сначала отказывался, а потом согласился. В детстве ему подарили на день рождения книгу «Природа фокусов». Некоторые из них он научился делать, чем, к собственному изумлению и удовольствию, немало возвысился в глазах школьных приятелей. Потом он узнал, что известный французский летчик и писатель Антуан де Сент-Экзюпери тоже не прочь был иногда на досуге позабавить товарищей карточными фокусами, и это обрадовало Стахова. Ему нравилось, когда он находил какие-то общие черты между известными миру людьми и собой.
Артамонов сидел рядом с Мотылем и тоже пел, бросая пытливые взгляды на своего командира, нервно покусывавшего сигарету, сплевывавшего приставшие к языку табачинки. Артамонов уже давно успел заметить, что Стахов держался от солдат несколько обособленно. Или не замечал их совсем, или определял свое отношение к ним буквой устава. И солдаты, чувствуя это, не тянулись к нему,
Артамонову пришла на память самая первая встреча с летчиком еще до школы.
Молодые солдаты находились в карантине и проходили «Курс молодого бойца». Видимо, поэтому и запомнилось все в деталях. Утром новобранцы получили шинели. Артамонову она казалась чужой, топорщилась, воротник кусал шею.
Старшина придирчиво оглядывал строй, кое-кому поправлял хлястики, велел подтянуть ремешок, одергивал полы. Ему доставляло удовольствие опекать солдат, хотя он это и пытался скрыть. Хмурил свои клочкастые брови.
Потом он повернул солдат направо и повел сквозь небольшой березнячок, за которым простиралась широкая гладкая полоса с ограничительными знаками по бокам.
Таким образом, новобранцы впервые оказались на аэродроме. Артамонов представлял себе аэродром в виде необозримого во все стороны пространства, а на самом деле он оказался не совсем таким.
Самолеты стояли вдоль серой полосы на некотором расстоянии от ограничителей из обычных еловых веток, привязанных к крестовинам. Ветки хорошо выделялись на фоне снега, были видны издалека. А самолеты, будто выточенные из серебра, сверкали боками и напоминали огромных рыб, только что вытащенных из воды. Маленькие приспущенные крылья были похожи на распластанные плавники.
Старшина вывел солдат на рулежную дорожку, выложенную из огромных бетонированных шестигранников. Снежная крупка не задерживалась здесь, гонимая ветром, перебегала с одной стороны на другую, и Виктору казалось, будто белые нитки стелются по бетону.
И только тут он увидел, что полоса уходит чуть ли не за горизонт.
Они проходили строевые приемы без оружия, разучивали их по элементам, а потом тренировались в их исполнении.
Старшина то и дело напоминал:
— Не напр-рягаться, выпр-рямить колени!
— Плечи развер-рнуть!
— Живот подобр-рать!
— Голову выше!
— Смотреть пр-рямо перед собой! Замечаниям не было конца.
Артамонову не давались повороты в движении кругом: терял устойчивость. Один раз даже упал, вызвав общий смех. Поднялся, собрал себя в комок: «Ну подождите еще!»
Ребята разбились на группы. Сами учили друг дружку.
— Делай — раз, делай — два, делай — три, делай — четыре, — деловито командовал Скороход.
— Делай — раз, делай — два, делай — три, — вторил ему, любуясь собственным голосом, Мотыль.
Занимаясь, солдаты не забывали посмотреть на тепловые машины, медленно курсировавшие мимо. Машины плавили образовавшийся кое-где на плитах лед, сдували снежную пыль, битумную крошку. Наблюдали парни и за стоянками, где находились самолеты.
Самолеты были выстроены точно на парад. Трепетали на ветру красные флажки, прикрепленные к заглушкам всасывающих каналов и чехлам, надетым на выступавшие части самолета. Каждый такой флажок был напоминальником для техника: сними чехол, прежде чем будешь выпускать машину в воздух.