Говори мне о любви
Шрифт:
– Возможно, они там и есть, но их не используют по назначению. Ванные комнаты вполне современные, как наши. А ватерклозеты украшены гирляндами цветов.
– Боже мой! – воскликнул папа.
Мама, зная Беатрис, была восхищена ее интересом к Овертон Хаузу и даже более, чем к интерьеру этого дома. Но папа как всегда разочаровался в дочери. Нет, она не в состоянии рассуждать, как мальчик, все же она остается девочкой. И если бы она была красива, он мог бы выставлять ее напоказ, как товар на витрине магазина.
Отец
– Папа, вы сомневаетесь, буду ли я разумной? Буду. Но она не сдержала своего обещания.
К ее разочарованию, она обнаружила, что генерал не настолько хорошо себя чувствует, чтобы спуститься вниз к ленчу. Значит, она не увидит его красное лицо, ей снова будет одиноко в недоброжелательной среде.
Место Беатрис за столом было между сыном Овертонов и его учителем, мистером Уильямом, сорокалетним мужчиной, великолепно выглядевшим.
Беатрис приготовилась встретиться с ребенком, младшим братом Каролины, еще маленьким, болезненным, капризным и избалованным. И как же она была изумлена, увидев два живых карих глаза, чуть прикрытые от смущения, волнистые каштановые волосы, румяные щеки и ямочки, которые появлялись, когда он улыбался, великолепные зубы, стройную фигуру, – он был на три дюйма выше Беатрис, – и простое, естественное дружелюбие, которое, казалось, простирается на весь мир, а на нее особенно.
– Вы лучшая подруга Каролины? – спросил он, ошеломив Беатрис, которую Каролина едва удостаивала разговором.
Беатрис заметила пристальные взгляды, обращенные на нее, но ей не хотелось показать свою неуверенность.
– Я? Каролины? – ответила она неопределенно.
И Каролина без всякого приличия пустилась в прямую атаку.
– Ну что за глупость, Уильям! – сказала она с раздражением. – Ты прекрасно знаешь, что это папа пригласил ее на сегодняшний ленч. Я, правда, не знаю почему, не исключено, что больные люди совершают странные поступки, может быть, ради юмора.
– Каролина! – одернула ее миссис Овертон, но резкость в ее тоне была деланной.
Беатрис очень хорошо знала, что миссис Овертон целиком согласна с каждым словом своей дочери. Она также знала, что Уильям мог зло высмеять их обеих и бесконечно наслаждаться этим.
– Прошу извинить, но мой муж не сможет спуститься сегодня, – обратившись к Беатрис, оправдывалась миссис Овертон с запозданием. – Он плохо провел ночь, и мы звали доктора. Это все результат плохого климата в Индии. Мы все страдали от него. Действительно, это единственная страна, в которой с трудом можно выдержать…
– Отсюда мораль, – сказал Уильям, –
– Тогда чем ты собираешься заниматься, Уильям? – спросила Каролина.
– Я буду джентльменом, – ответил Уильям. – Начну пить, курить, играть в карты и стану знаменитым бездельником. Таким я буду, мама?
– Не говоря уже о ловле бабочек, – язвительно пробормотала Каролина.
– Каролина, ты не должна смеяться над хобби Уильяма. Ты же знаешь, у него всегда великолепные коллекции. Одну из них он даже отдал в Британский музей. Вы знаете об этом, Беатрис?
– Хотите пойти со мной в Хис после ленча, мисс Беатрис? – спросил Уильям. – Сегодня прекрасный день. Недалеко оттуда я видел бабочку «павлиний глаз». Может быть мы увидим ее сегодня.
Он действительно маленький мальчик, подумала Беатрис, несмотря на свои изысканные манеры. Его интересуют только мальчишеские занятия, вроде ловли бабочек.
Но неожиданно ей захотелось пойти с ним. Было трудно устоять против дружелюбия этих карих глаз, таких живых, в которых она не обнаружила и тени покровительства.
Они не знали, посчастливится ли им поймать «павлиний глаз», но Беатрис пришлось преодолеть отвращение к поимке живого существа, которое будет биться и метаться в ее сетке. Она поймала бабочку, и Уильям в восторге воскликнул, что эта редкостная бабочка с раздвоенным хвостом – павлиний махаон и что поймать ее было более желательно, чем «павлиний глаз».
Беатрис испытывала неприятное ощущение оттого, что по ее ногам ползали насекомые и она отбивалась от них, ее касались и крылья мотыльков, ярко окрашенных в черный цвет с желтыми пятнами, похожими на солнечные блики. Как мотыльки похожи на весенний первоцвет, думала Беатрис. И в самом деле, эти красивые существа оставили более сильное впечатление, чем ловля бабочек. Ей пришло в голову, что она долго будет помнить этот цветущий луг и пятнистых мотыльков.
– Вы хорошо ловите, – сказал Уильям одобрительно. – Должен сказать, что для девочки просто отлично! Вы прелесть.
Эти последние слова прозвучали, как посвящение в рыцари. Но это было не единственное, что она оценила. Она обнаружила, что выросла. Обычно этот эпитет «прелесть» относился к другим девочкам, которые были одеты в шелк и шифон и сами порхали, как бабочки, на вечерах и в компаниях. Беатрис Боннингтон, хотя и училась в привилегированной школе для снобов, была не из тех, кого приглашали в компании, или, если она попадала туда, то не одевалась в хорошенькие платья с оборочками и не обладала способностью кокетливо вести беседу.