Говорит командир корабля. Вопросы, ответы и наблюдения опытного пилота
Шрифт:
Однажды вечером я летел в экономклассе. Наш самолет совершил необычно гладкую посадку. «Молодец, автопилот», — воскликнул сидевший за мной парень. Смешно, наверное, но это чушь. Приземление, как и в подавляющем большинстве случаев, было выполнено полностью вручную. Действительно, основная масса реактивных лайнеров сертифицирована для автоматических посадок — пилоты на своем жаргоне называют их автопосадками [79] . Но они редко практикуются. Менее 1 % всех приземлений совершается автоматически [80] . Чтобы объяснить мельчайшие подробности подготовки и выполнения любого из таких приземлений, придется исписать несколько страниц. Если бы это действительно было так просто — только
79
Это называется системой автоматической посадки. Прим. науч. ред.
80
В полном объеме (до пробега по полосе) на пассажирских рейсах не выполняются никогда. Прим. науч. ред.
Полет — это очень органичный процесс: комплексный, живой, постоянно меняющийся, в ходе которого нужно все время принимать важные решения. Несмотря на множество прописанных протоколов, листов контрольных проверок, процедур, экипажем принимаются сотни, если не тысячи субъективных решений — начиная от ситуаций, когда нужно облететь кучевое облако, и заканчивая устранением механических неполадок. Я говорю об обыденных ситуациях, возникающих ежедневно, на каждом рейсе. Бывает, что появившейся проблеме нужно уделить все свое внимание. Вы удивитесь, когда узнаете, насколько напряженна работа пилотов даже в обычных условиях — и при включенном автопилоте.
Многие говорят, что с появлением автоматических систем управления, когда многие процессы стали автоматизированными, полеты стали «проще». Напротив, летать стало сложней. Если перечислить все эксплуатационные аспекты современной авиации — от планирования полета до навигации и коммуникации, — то станет ясно: объем требуемых знаний возрос многократно. Более значимым стал несколько иной набор навыков. Однако неверно предполагать, что набор одних навыков обязательно более важен, чем другой.
Вы, наверное, хотите спросить, а как насчет изобилия дистанционно управляемых военных дронов и беспилотных летательных аппаратов (БПЛА)? Разве они не предвестники новой страницы в развитии авиации? Действительно, соблазнительно воспринимать их в таком ключе. Эти устройства тщательно сконструированы и доказали свою надежность, но до определенного предела. Дрон — это вам не коммерческий реактивный самолет, перевозящий сотни людей. У него абсолютно иные задачи, и он работает в совершенно других условиях — имеет гораздо больше прав на ошибку. Нельзя просто взять концепт беспилотника, масштабировать его, добавить пару функций — и готово.
Хотел бы я посмотреть, как дистанционно управляемый дрон выполнит процедуру прекращения взлета на высокой скорости, когда из строя вышел двигатель, а затем загорелись тормоза и нужно эвакуировать 250 пассажиров. Интересно также, как беспилотник станет устранять проблему разгерметизации, требующую аварийного изменения маршрута при полете в горной местности. Любопытно посмотреть и на то, как он пройдет сквозь грозовой фронт, пролетая над океаном. Впрочем, при каждом перелете возникает масса крупных и мелких нештатных ситуаций, для разрешения которых требуется интуитивная оценка со стороны экипажа. Не могу представить, как можно исправить их, находясь на земле, за тысячи километров от лайнера.
Кроме того, адаптация образца БПЛА к миру гражданской авиаиндустрии потребует чрезвычайно затратных изменений в инфраструктуре авиации — от разработки и испытания нового поколения самолетов до перестройки системы управления полетами. Мы пока так и не создали автоматически управляемых автомобилей, поездов или кораблей. А в отношении пассажирского самолета все будет сложнее и на несколько порядков дороже. Но в любом случае для дистанционного управления потребуются люди.
Я не говорю, что это невозможно. Теоретически можно летать в беспилотных авиалайнерах, как теоретически можно жить на Луне или на дне океана. В конце концов,
Я знаю, некоторые считают так: вот луддит [81] , который пытается защитить свою профессию от атаки со стороны технологий и спастись от неизбежного забвения. Я не против развития технологий как таковых, но не приемлю невежественных оценок их перспектив. Возражаю также против искаженных представлений о том, что собой представляет наша работа — моя и моих коллег.
Вы уже говорили, что приземления иногда бывают намеренно жесткими и по мягкости посадки пассажирам не стоить судить о мастерстве пилота. Что же является точным мерилом?
81
Луддиты — группа английских рабочих, протестовавших в начале 1800-х годов против изменений, которые повлекли промышленный переворот, и считавших, что их рабочим местам угрожает опасность. Нередко протест выражался в разрушении машин и оборудования. Прим. ред.
Каким бы ни было приземление, полет нельзя оценивать по тому, как оно было выполнено. Точно так же невозможно судить об успешности операции по уровню аккуратности швов. Если говорить о точном мериле, то такого понятия не существует. Уровень мастерства, навыков и опыта пилота — это не те категории, которые легко распознать, сидя где-нибудь в 14-м ряду пассажирских кресел. В рамках одной авиакомпании пилотов учат одним и тем же приемам. Они будут летать в соответствии с одними и теми же процедурами, примерно под одинаковыми углами, на одних и тех же скоростях. Вероятно, отдельно взятый угол крена покажется вам излишне крутым, а приземление — не совсем аккуратным, но это может быть обусловлено разными факторами. Воображаемая или действительная резкость маневра — не всегда результат прихоти или недостаточного мастерства пилота.
Что вы думаете о поступке командира экипажа Салленбергера и о так называемом чуде на Гудзоне?
Чесли Салленбергер (Салли) работал командиром экипажа в авиакомпании US Airways. 15 января 2009 года он посадил на реку Гудзон Airbus, у которого внезапно (после столкновения со стаей канадских гусей) упала тяга двигателей. Как и большинство моих коллег, я испытываю глубокое уважение к этому человеку. Но представление о том, с чем он и его экипаж столкнулись в тот день, преувеличено журналистами. Люди полагают, будто Салленбергер спас жизнь пассажиров благодаря своим стальным нервам и сверхчеловеческим навыкам пилотирования. В действительности все не столь романтично.
Вскоре после этого случая я пошел в парикмахерскую, и мастер Ник спросил меня, где я работаю. Как это теперь часто бывает, любой разговор об авиации в какой-то момент сворачивает на сагу о Салли на Гудзоне. Наша беседа не была исключением. Ник захлебывался от восторга. «Это было великолепно, — сказал он. — Как он смог посадить самолет на воду?» Риторический вопрос, но я все равно ответил. «Примерно так же, как 12 тысяч раз до этого». Ник промолчал. Одно из двух: либо он находился под впечатлением, либо подумал, что я моральный урод.
Я, конечно, преувеличил, но только чтобы донести суть: посадка на воду всегда является побочным результатом более серьезной проблемы — возгорания, выхода из строя нескольких двигателей или какого-либо другого катастрофического сбоя. Именно в этом суть аварийной ситуации, а не в итоговом приводнении.
И ни в одном публичном обсуждении не была должным образом отмечена роль случая, то есть место и время, когда все произошло. Так вышло, что это был день, стояла неплохая погода. По левую руку от самолета Салленбергера лежала 20-километровая полоса спокойной воды, и оттуда можно было вплавь добраться до крупнейшего города страны с его флотилией спасательных судов. Если бы столкновение с птицами произошло над другой частью города, на меньшей высоте (ниже дистанции планирования на Гудзон) или при менее благоприятных погодных условиях, результатом стала бы полная катастрофа.