Шрифт:
Всеобщее уважение к деньгам – это единственное уважение нашей цивилизации.
Не последним из их достоинств является то, что они сокрушают людей низких, с той же неизменностью, с какой укрепляют и возвышают людей благородных. И только когда они удешевляются до степени обесценения в глазах одних людей и удорожаются до степени недосягаемости в глазах других, только тогда они становятся проклятьем.
Глава первая
Грешный странник
«Если нет извилин в голове, то надо использовать извилины в другой части тела, – подумал Мардахай Абрамович. – Количество извилин так же, как количество нефти, даёт успех. И это не Бог решил – закон совкового капитализма, который насилует всю Европу. Извилины Анюты Сволочковой великолепны. Что со мной? В меня словно проник ещё один человек». – Миллиардер, пошатываясь изогнутым волосатым телом, расчесал на груди длинные густые волосы, искусанные примадонной, надел трусы с двойным люрексом, растерянно подошёл к трюмо.
Смотреть на себя было страшно. Если бы не фильмы ужасов, которых он нагляделся в Голливуде после покупки бюста Диснея, с ума бы сошёл: левая щека была изжеванная, в помаде, губы распухшие, из них сочилась кровь. Глаза выражали ненависть и страх одновременно. Но самое дикое – они были пурпурно-красными, с приклеенными ресницами, и с левой стороны синел подглазник.
– Анюта, – тихо позвал он, – ты слышишь меня? Что с моим лицом?
– Исцелованное до смерти, дорогой мой. Я хочу начать новую жизнь и целовать тебя постоянно, забыв про деньги и успех. Иди ко мне, любимый мой поэт – изобретатель не только новых говорящих памятников, но и редкого виртуального секса с двойной тягой… Ты, конечно, изобретатель во всём…
– Но почему у меня красные ресницы? – удивился олигарх. – И залысины пурпурного цвета?
– Потому что ты моё Солнце! Единственное, вечное моё Солнце, умеющее приносить счастье. Читай стихи, которые спасли моё сердце, душу. Читай! И всегда помни: я, твоя примадонна, всюду с тобой. Ты – мой гений! Ну…
Крупин растерянно молчал, вглядываясь в своё потревоженное лицо. Тогда она тихо прошептала:
Поэт не может ничего,Когда не пьёт любви вино.Любовь, как свет, как солнца краски.Она уносит властно,Подобно сказочной упряжке,От бед, ненастий, лжи и льда.Он, раб бесспорный, боязливый,В своей покорности убог.И жалок век его трусливый,Молчаньем предаётся Бог…Молчаньем предаётся разумИ наша вечная душа,Когда ты всё берёшь и сразу,Не дав за это ни гроша.Крупин отошёл от зеркала, обхватил уставшими «лапами» поседевшую голову, долго молчал. Искры еле заметных слёз вспыхнули на его обветренной ошалевшей физиономии и тут же угасли.
– Это не мои вирши… Это строчки последнего памятника, моя личная инициатива. Когда-то она была наказуема, теперь – дико наказуема и облагается налогами. Но кое-что врезалось в память…
– Ну, ну, вспоминай…
Наш азарт – это похоть успеха.Гонит он лишь за длинным рублём.Мы утратили искренность смеха,Стал не графом мужик – кобелём.Он неторопливо подошёл к окну, распахнул шторы, прислушался. Тут же в глубине двора заиграла музыка – вальс Мендельсона – и вспыхнул мощный прожектор с десятками тысяч энергосберегающих ламп.
– День начался с мудрых стихов, – восторженно сказал он. – Это прекрасно! И ты, моя долгожданная, озвучила их. Они повернули твои ум, душу, умиротворили сердце. – Олигарх перекрестился. – Дай Бог! Позволь мне продолжить возникшую тему.
Он отошёл от окна, набросил на плечи халат, и, разжигая камин, стал вкрадчиво бормотать:
Счастье – это ты мне снишься —То в лозу, то в розу превратишься.Обовьёшь хмельными лепестками,Нежными, как будто васильками.Полечу опять в святую бездну —Со слезами, ласками мятежными.Обомлею, задрожу, заплачу…Я люблю тебя… я не могу иначе!Он подошёл к лежавшей на просторной кровати примадонне, внимательно посмотрел ей в глаза.
Вновь чувства, чувства-василькиОт скуки гонят и тоски…– настойчиво продолжил он читать стихи.
И в каждом поцелуе естьЛюбви немыслимая спесь.Из тьмы уйти (он задумался) – большое дело,Но дух презрев, томит нас тело.Но в теле есть коварства лесть…На тело нелегко залезть.Забыв о голубой мечте,О солнечном земном хвосте,Который с трепетом молчитИ, силу чувствуя, торчит.Он подошёл к швейцарской горке, стоявшей напротив камина, раскрыл её и, взяв бутылку Киндзмараули, откупорил и плеснул в фужер.