Гойда
Шрифт:
Басманов потянулся, прикрыл рот свой, после встряхнул головой, убирая с лица непослушные кудри, да и не заметил или, быть может, не подал виду, что приметил то, с каким выражением глядели на него тёмные царские очи.
– И ведь смиловался… – вздохнул Иоанн наконец. – И ведь учит Писание наше милостивым быть ко врагам нашим, и ведь не хотел верить я наветам на семью, на родную-то плоть и кровь!
Царь сам, верно, и не хотел улыбаться, но губы его невольно дрогнули. Это не был смех, то было едва ли не резкое удушье, охватившее его горло.
– Родная кровь… С такой роднёй мне и сам чёрт не страшен, – произнёс Иоанн, в насмешке спрятал всю боль, что терзала его сердце.
– Какая долгая ночь, – вздохнул Фёдор, поглядывая в окно за спиной государя.
– Нет, – отрезал царь. – Не трогать ни княгиню, ни брата моего.
Фёдор развёл руками да показал свои ладони, а затем положил руку на сердце:
– И в мыслях не было, царь-батюшка!
Иоанн хмуро смотрел на опричника, но постепенно морщины от тяжких дум, исполосовавшие его лоб, стали смягчаться, покуда он глядел на Фёдора. Молодой опричник, видно, душою всё ещё веселился на застолье, оттого и болтал он ногою да напевал беззвучно очередные застольные куплеты. Молчание меж слугою и владыкой обратилось безмолвной игрой, которая могла зайти много дальше, но Фёдор нарушил тишину. Вздохнув, он вновь убрал волосы со своего лица.
– В вас так много прощения, светлый наш государь, – произнёс он, наклонив голову, и с тем чёрные волны спали боле на плечо, открывая белую шею.
– Прощения? – повторил Иоанн, точно силясь понять, какой толк в том слове. – Ох, не того ждёт от меня отчизна, вверенная мне Богом. На защиту Родины нашей стану я грозным зверем. То любо тебе?
– Мне люба всякая воля ваша, – ответил Фёдор.
– Ежели обратится она против тебя? – усмехнулся Иоанн, вскинув бровь.
– Покуда веселят вас пляски мои, покуда сабля моя востра да ловка, не бывать тому, – беспечно ответил Басманов, будто бы смакуя слова, что произносил он государю.
– Смелый ты, Федька, не по годам, – усмехнулся Иоанн, мотая головой. – Послушать тебя, так ты и вовсе жизнью своей не дорожишь.
– Как же можно дорожить тем, что и не принадлежит мне? – спросил молодой опричник и подался вперёд. – Ведь клятву дал я, отныне и впредь, душа и тело мои, и жизнь моя принадлежат лишь тебе, великий государь.
– Так потому и не смей, Басманов, погибать, покуда не будет на то воли моей! – ответил Иоанн, глядя прямо Фёдору в глаза.
Насмешка таилась в глазах обоих. Голос царя был твёрд. Фёдор сглотнул, видя, как государь изводит его своим тяжёлым взглядом. Быть может, во всём повинно питьё, да только Басманов чувствовал, будто начал понимать тайну этих глубоких глаз, которые казались чёрными во мраке, но мысль ту облечь в слова не было ни сил, ни желания – ответ тот был в лёгкой дрожи в груди, в мимолётном ощущении, что слова будто украли прямо с губ, и уже никакой нету возможности вернуть их.
– Ежели воля ваша не супротивится с волею Господа… – тихо начал Фёдор.
– Даже если указ мой и будет разиться с волею Божьей, не окончишь ты службы, покуда не дам на то добра, – оборвал его на полуслове царь.
В покоях вновь повисло молчание. Свеча дрогнула, хоть ветра и не было, точно невидимый дух посетил эту обитель. Неведомое чувство наполнило сам воздух, затаившийся в царских покоях, и опричник вместе со своим владыкой одновременно же и рассмеялись, беззлобно и легко.
Глава 6
Коридоры вторили гулким эхом шагу князя Василия Грязного. Его походка, лёгкая да чуть шаткая, знакома была всей царской дворне, да оттого и заприметить можно было его издалека. Как-то завелось уж, зачастую Васька был навеселе – то с пиру али застолья, то с похмелья, то просто случай выдался заложить за воротник. Оттого и теперь шёл князь, размахивая руками, точно пустыми рукавами.
Шатался он всюду, но не направленно шёл куда-либо. Взгляд его плавал из стороны в сторону, то и дело оглядывая пролёты каменных лестниц, устланных красными коврами с узорами, глядел он и на высокие расписные своды, которые переплетались ветвями лозы над головою. Наконец сие праздное блуждание и обрело цель – в дальней зале, ежели следовать по коридору, слышна была музыка да звонкий смех. Васька верно смекнул, что именно то он и искал. Открылась ему картина, ослепляющая расслабленный ум его.
Ещё до того, как князь переступил порог, звуки музыки да смеха заполнили весь слух его. Пёстрые пятна не давались взгляду и продолжали метаться причудливыми формами меж собою. Лишь с усилием Василий стал угадывать в этой цветной круговерти пляски сарафанов да развивающихся атласных лент, вплетённых в длинные девичьи косы, человеческие фигуры.
Вглядываясь меж этих пёстрых верениц юных прелестниц, углядел Васька и музыкантов, что не раз играли на застольях для братии опричниной да самого государя. Девицы пересмеивались меж собою, и лёгкий смех их подобен был звону серебряных колокольчиков, столь резв он да переливист. Васька Грязной так и стоял на пороге, не смея войти, да всё глядел и глядел на сей круговорот.
Девицы подхватывали юбки свои, чтобы отпрыгивать друг от друга да бегать, точно дети по зале. И всё никак не мог смекнуть, от кого же разбегаются девицы, покуда не заприметил в самом кругу Фёдора Басманова. Молодой опричник был разодет в шёлковую рубаху, исшитую серебром поверх тёмно-изумрудной ткани. Глаза его скрывала повязка-пояс из бордового бархата. Девицы подбегали, касались его плеча, вьющихся волос и тотчас же отбегали, отдёрнув руку точно от огня.
Фёдор же, видно, давал им приблизиться, да ровно настолько, чтобы игра продолжала звенеть юным веселием. Очередная прелестница была не столь резвой, нежели подруги, да всё же Басманов перехватил руку её. Девушка остановилась, перевела дыхание, убирая пряди, что растрепались в забаве, за уши.
Басманов снял повязку да вложил в руку девицы, а сам запрокинул голову, убирая волосы от лица. Забава притихла, и вся зала переводила дыхание. Фёдор перевёл взгляд на Ваську Грязного, который был всё это время будто бы и вовсе незрим. Фёдор отдал знак скоморохам да девицам, дабы продолжилась игра, а сам отошёл к столу да махнул Ваське, чтобы тот подошёл.
– Боюсь даже думать, чем ты маешься, Федька! – с усмешкой молвил князь, да потирал уж руки, завидя, как Басманов наливает в две чаши вино из изящного серебряного кувшина, ручка какового изгибалась лебединой шеей.
– Что ж тут думать? – с улыбкой ответил Фёдор, протягивая чашу другу своему. – Служба такая. Исполняю волю светлого царя нашего.
Фёдор произнёс эти слова будто бы с сожалением, хотя улыбка на его лице была тому супротивна.
– Али нужна помощь моя, ты только свистни! – Васька залпом опустошил чашу свою в два больших глотка да обернулся на забаву девиц.
Они ловко перебегали с места на место, сторонясь той, что была в центре с завязанными глазами. Она вслепую оборачивалась каждый раз, когда иная подбежит да коснётся платья её, плеча али косы.