Грабеж – дело тонкое
Шрифт:
Взяв Савойского за шею, я аккуратно убрал его в сторону. Сил у него хватило лишь на то, чтобы оскалить зубы и сделать попытку упереться ногами в пол. Догадавшись, что пол все равно окажется прочнее, он отошел в сторону и зловеще сообщил, что уже сегодня он будет на приеме у мэра города.
– А при чем здесь я? – спросил я, распахивая дверь в спальню.
– Я с ним в хороших отношениях, беспредельщик! – заявил Игорь Олегович.
– Нет, я-то здесь при чем? – настаивал я, пока не рассмотрел интерьер адвокатского будуара. После того как до меня дошла суть происходящих в нем событий, я смог лишь вымолвить: –
Спальня, оформленная в стиле рококо, предстала передо мной во всем своем великолепии. Ее потолок был отделан зеркалами, в углу стоял белоснежный шкаф с золотыми виньетками, рядом располагался белоснежный же комод, а посреди всей этой роскоши базировалась огромная, похожая на полигон, кровать. Кружева, ситец, атлас...
Воздух спальни был пропитан ароматом сандала, и я был почти уверен в том, что его издает этот симпатичный молодой человек, полусидящий, полулежащий на одной из атласных подушек. Мне был хорошо виден его, не по-майски загорелый торс, а все, что находилось ниже торса, пряталось под ворохом легкого, пестрого одеяла. Молодой человек с золотой сережкой в ухе обиженно смотрел на меня из-под непомерно длинной челки, спадающей чуть ли не до плеча, надувал губы и теребил пальцами бахрому одеяла.
– Вон оно ка-а-ак... – протянул я, теряясь в поисках кармана, в котором лежали сигареты. Наверное, на моем лице лежала печать глубокого удовлетворения, так как я хорошо понимал, что теперь никуда я не «сяду» и ни к какому мэру Савойский уже не пойдет. И впрямь: адвокат стал увиваться вокруг меня, как змей вокруг Евы, и шипеть какие-то умоляющие согласные.
Прикинув на глаз возраст молодого человека, который стыдливо прятал под одеялом нижнюю часть своего туловища, я слегка разочаровался. Ему не менее двадцати пяти, а это значит, что растлением малолетних тут не пахнет. Пахнет другим.
– Вот, значит, как проводит свободное от юридической деятельности время правозащитник Савойский, – изрек я, пыхая дымком. – А я-то думаю, почему, как только перед моими глазами появляется адвокат, все мои дела идут через задницу... Собирайтесь, мэтр. Вас ждут великие дела. Не волнуйтесь, атмосфера в УБОПе будет мало отличаться от этой привычной для вас обстановки. Обещаю, что изменений вы не почувствуете.
– Послушайте, вы нарушаете закон. – На этот раз Савойский выступал уже как солидный адвокат – знающий, спокойный и обстоятельный. Однако в полосатом халате он был больше похож на отрицательного героя из комикса, нежели на правоведа. – Моя личная жизнь не имеет никакого отношения к тому, о чем вы говорите. И она вас не касается. Это мой племянник, приехал на каникулы из Орска. И перестаньте предполагать гнусные вещи!.. Он спал на моей кровати, а я ночевал на диване!
– На самом деле? Молодой человек, как фамилия вашего дяди, который так любезно пустил вас в свою кровать?
Когда Струге рассказывал о своем разговоре со Светкой Юшкиной, он упомянул о ее заверении в том, что с проститутками об именах-фамилиях в постели не разговаривают. Сейчас был самый лучший способ проверить это на практике.
Проверка показала, что Светка Юшкина была права. Фамилии своего дяди «племяш из Орска» не знал. До того ли было?
– Простите, Игорь Олегович, но мне кажется, вы не заботливый родственник, а просто педераст, –
– Послушайте, вы меня ставите в неловкое положение...
– Если вы не начнете одеваться, стряпчий, я на самом деле поставлю вас в неудобное положение. Прямо посреди этой удивительной спальни.
Поняв, что избежать огласки, как и избавления от моего присутствия, не удастся, Савойский начал решительно вставлять ноги в штанины. А я стоял и с отвращением рассматривал пустую бутылку из-под шампанского в мельхиоровом сосуде с растаявшим льдом, бокалы и этого малого, который, судя по всему, в подобную ситуацию, в отличие от Савойского, попадал не раз. Встретившись с ним глазами, я не выдержал:
– Ну-ка быстренько вскакивай, неформальный ты мой, юбчонку натягивай и падай в объятья тех грубых неотесанных мужланов, что стоят у двери!
– У меня нет юбчонки, – обиженно промямлил он и, прижимая к животу одеяло, спустил ноги на пол.
Выведя на улицу эту гадкую парочку, мы усадили ее в машину и поехали в управление. По дороге, до того самого момента, как мне позвонил Земцов, я думал о том, что, наверное, уже никогда не избавлюсь от этого омерзительного, пряного запаха сандала в салоне машины. Раньше мне этот аромат нравился, теперь же, когда мне доподлинно известно, чему он способствовал, у меня набирается полный рот слюны, как перед рвотой.
Все время поездки Савойский не терял времени даром. Он называл фамилии всех моих прямых непосредственных начальников, упоминая Земцова, всех руководителей города и области. Адвокат закончил прессовать меня тем, что провозгласил два имени местных бандюгов, одного из которых мы всем отделом задержали и водворили в СИЗО еще месяц назад, и предсказал, что мои дни сочтены. Если, конечно, я тотчас не остановлю «девятку» и не выпущу из машины его и молодого человека. В этом случае он пообещал все оставить так, как было.
«Девятку» я не остановил, а довез их до самого крыльца управы.
– Ну вы еще пожалеете, – сказал мне напоследок Савойский за секунду до того, как за ним захлопнулась дверь камеры.
Я уже жалею. Пять минут в компании мужиков, любящих зашпиливать друг другу под хвост, – и я чувствую, что шампунем и пемзой тут не обойдешься.
Земцов приехал один.
Его рассказ занял двадцать минут, а разговор с Савойским и того меньше. Нельзя сказать, что я был шокирован откровениями этого адвоката относительно его общения с Решетухой, о чем-то подобном я догадывался, но сами откровения... Они превзошли все ожидания. Я первый раз видел человека, тесно переплетенного с законом и знающего последствия его применения к себе, который был столь откровенен в вещах, о которых опасно разговаривать даже с самим собой...
Если бы не показания его жены и фамилии, обведенные кружочком в журнале регистрации в нотариате, он упирался бы до последнего. Но Земцов не стал проводить с Савойским душеспасительных бесед, просто выложил на стол карты и почти все без исключения доказательства причастности адвоката к событиям, от которых лихорадило город. Игорь Олегович, поняв, что опровергать неопровержимое бессмысленно, обмяк и мало-помалу стал участвовать в разговоре не как человек, в достаточной мере владеющий навыками права, а как банальный уголовник.