Грабители
Шрифт:
— Что же за награда такая? — спросил полковник и переглянулся с Саломеей.
— Четыре больших и восемь маленьких табунов отборных лабухов, — виновато улыбаясь, сообщил турган. — Хороший лабух у нас очень ценится.
— А когда вы поняли, что это вам не удалось, стали звать нас в союзники, потроха вонючие? — зло произнесла Саломея.
Волна ее гнева была такой искренней, что хозяину дворца стало жарко.
— Извините нас. — развел руками турган, — это политика. Не можешь победить — заключи мир.
— Скажите, мистер Мадраху, а чьи войска атаковали нас возле пирамид?
— Это были солдаты Популара Второго. Вы здорово их потрепали, и они сразу ушли, а Популар Второй тут же стал искать кого-то, кто уничтожил бы вас за награду.
— А чьи дольтшпиры атаковали нас в предгорье — в каменоломне?
— Это был налет турганов Швиборда и Хохура. После него немногие вернулись обратно.
Полковник молча кивнул. Саломея молчала тоже. Она могла бы рассказать о том, что и ее друзья остались в этой каменоломне.
Вспомнилось медленное падение «скаута» Фэйт. От нее самой мало что осталось, но она билась до последнего, и в ее пушечных магазинах не обнаружили ни одного снаряда. Она была беззащитна, и ее просто пристрелили. А как насчет экипажей танков, броня которых была слишком мягкой для снарядов дольтшпиров?
«Проблема в том, что эта обезьяна с серой мордой считает нас бессмертными, — размышляла Саломея. — Он думает, что пули от нас отскакивают, а когда кто-то падает, он просто катапультируется домой, как в компьютерной игре. Но это не игра, и все, кто здесь умер, почернели от страшных ранений, и их кости навсегда останутся в этой чужой земле. Навсегда…»
— А кто запускал голубую ракету? — продолжил полковник свое ненавязчивое дознание.
— Это сделал Популар, ни у кого другого такого оружия нет. Эта ужасная сила — одна из основ его власти, и длительной воины с ним вести невозможно. С ним никто не сладит — только вы. Потому что у вас люди могут не только заходить внутрь боевой машины, но и выходить обратно. У нас такое будет возможно лишь в далеком будущем. И будет ли вообще — неизвестно. Популар Второй против всех наук, и многие его слушают.
— Оно и к лучшему, — неожиданно подал голос Ломмер. — Извините, сэр, — обратился он к полковнику. — Просто я думаю, что если бы не эта поганая наука, то мы бы здесь не оказались, а жрали бы свои пайки на базе.
— Но благодаря науке ваши солдаты могут выходить из боевых машин! — не успокаивался Мадраху.
"Болван, — подумала Салли, в очередной раз погружаясь в пучину жизненного анализа. — Конечно, мы можем выходить, и в этом наша свобода. Не очень-то приятно сидеть в кабине «скаута» в виде заливной рыбы. Да, мы можем покидать эту долбаную кабину, но как далеко от нее мы можем уйти? Как далеко мы уйдем от тех, кто шел с нами рядом, а потом развалился горящей плотью под ударами фламмерских установок?
Как далеко мы уйдем от тех, кого сами, своими руками положили в окопах, кого расстреляли в укрытиях, в медлительных танках-коробочках?
Нет, наши убийства — как автографы, а наш страх — как каленая печать. И по сути, мы привязаны к своим кабинам, джойстикам и пушкам так же, как и эти сделанные из желе бедняги. С той лишь разницей, что они знали, на что шли, а мы нет".
Саломея замотала головой.
— Что с тобой? — спросил полковник.
— Не знаю, — ответила она. — Наверное, я схожу с ума. Все время в голове митинг какой-то… У вас есть что-нибудь с градусами, покрепче? — спросила Саломея у Мадраху.
— Да, конечно, — кивнул тот и, повернувшись к слугам, сказал несколько слов. Тотчас один из них убежал и вскоре вернулся с небольшой стеклянной бутылочкой.
Салли взяла ее, вынула пробку и понюхала.
— Пахнет хорошо, — определила она. — Яблоками пахнет. Как кальвадос.
Затем поставила перед собой стакан из голубоватого стекла и вылила туда все содержимое бутылки.
Со стороны слуг тургана послышалось несколько приглушенных вскриков удивления.
— Вы должны их простить, — улыбнулся Мадраху. — У нас это если и принимают внутрь, то только каплями, растворенными в воде. У нас это не пьют.
— А у нас еще и не то пьют, — снова вмешался Ломмер и, покосившись на полковника, добавил: — Извините, сэр.
Тем временем Салли одним махом осушила стакан и закусила первым, что попалось ей на столе. Затем выдохнула воздух и, сморгнув выступившую слезу, призналась:
— Стало лучше.
— Ну и отлично, — сказал полковник. — И, пожалуй, нам пора откланяться.
Турган бросил на Вильямса настороженный взгляд, но тот успокоил его:
— Нужно обдумать ваши предложения. Это дело требует всесторонней проработки.
83
Возвращение в пригород проходило для Саломеи как в тумане. Напиток оказался куда более забористым, чем она думала, и временами сидевший на козлах возница казался ей большой черной птицей, которая взмахивала крыльями, но никак не могла взлететь.
— Кыш-ш! Кыш-ш! — пугала ее Саломея, но птица все так же беспомощно хлопала крыльями, а полковник одергивал Салли и говорил:
— Сиди-сиди, уже скоро дома будем. Напротив Саломеи разместились Ломмер и Позниц. В своих круглых шлемах и бронежилетах они казались ей черепашками.
— Эй, черелаш-шки! Кыш-ш! Полетел и — полетели!
— Ну набралась, — говорили «черепашки» и смеялись.
— Я вам посмеюсь, — сердилась Саломея и кричала: — Справа сорок пять, дистанция тысяча двести — вижу три цели! Фэйт, прикрой! Я их сейчас смажу!
Когда повозка остановилась возле знакомых ворот, к ней подошли двое стоявших на часах солдат. Салли моментально протрезвела и удивленно огляделась.
У нее было такое ощущение, будто она вынырнула на поверхность.
Увидев своих, Хафин облегченно вздохнула и сошла на землю.