Граф Феникс. Калиостро
Шрифт:
Серафима остановилась в ногах гроба и, подняв конец черного покрывала, перекинутого через левое плечо, обнажила красивую грудь, белую, как мрамор, с розовым возвышением соска, а черным покрывалом закутала себе голову. В то же время стоявший за ее спиной Калиостро извлек нож из ножен, нагнул голову красавицы и вдруг вонзил ей с левой стороны шеи меч по самую рукоять. Вопль ужаса вырвался из уст присутствующих. Но они не могли пошевелиться, не могли разорвать оковавшие их чары и только смотрели, как Калиостро поддержал склонившееся тело несчастной, как он вынул меч из шеи, и кровь густой струей хлынула из широко отверстой раны, как он ловко подставил под кровавую струю узкогорлую золотую урну, так что ни капли не пролилось
Но вот кровь перестала литься. Калиостро поставил урну на пол, подхватил бездыханное тело убитой за талию, подволок к гробу, ногой сбросив с него покров и крышку и, высоко подняв тело супруги, безжалостно швырнул его в гроб. Потом, бормоча заклинания, взял урну, обошел свечи и залил кровью пламя каждой из них. Голубой свет распространился вместе с клубами курения в храмине, и она вся преобразилась. Пол стал мраморный, потолок образовал черный купол, усеянный золотыми звездами. Его поддерживали колонны из лапис-лазури [56] и малахита. Свечи и подсвечники превратились в высокие штамбы, на которых расцвели огромные огненно-красные лилии.
56
…колонны из лапис-лазури. – Лапис-лазурь (ляпис-лазурь, лазурит) – темно-голубой поделочный камень.
Преобразился и внешний вид самого Калиостро. Он стал высокого роста, рогатая тиара с крылатым змеем-аспидом венчала его голову, египетские повязки были под ней. Одежды его из золототканой парчи напоминали египетский саккос. Он стал в ногах гроба и начал громко читать заклинания, потрясая руками и преклоняя тиару. Та же музыка лилась в храмине. Но основная, стенающая нота ее достигла нестерпимого напряжения, а аккомпанировали ей, казалось, соборные колокола. Вдруг прозрачная тень поднялась над гробом, она реяла. Некромант продолжал заклинания, звон и мелодия продолжались. Тень реяла и мало-помалу приобретала все более и более определенные очертания: бледное, телесно-туманное очертание нагой, дивно-прекрасной женщины явилось и как бы поплыло в клубах курений над гробом. Головка ее в венке из роз склонилась на правое плечо, над левой грудью чуть алела рана, мертвая улыбка бесконечного блаженства и бесконечной скорби трепетала на ее губах.
Вдруг молодой князь Кориат нечеловеческим усилием воли одолел сковывавшие его чары и, сорвав с шеи большой крест, носимый им по званию рыцаря-храмовника, бросился на Калиостро, восклицая громовым голосом:
– Проклятый убийца!
Калиостро махнул рукой. Молния прорезала воздух. И тотчас страшный удар грома потряс храмину и обрушил ее потолок. Мгновенно все потухло, настала непроницаемая тьма…
Сколько времени прошло, пока очнулись члены капитула, они сами потом не могли сказать. Наконец в темноте послышались стоны. Потом дрожащие голоса братьев масонов стали окликать друг друга. Затем, убедившись, что все они живы и невредимы, поднялись слабые, изнеможенные, с болью во всех членах, качаясь от нестерпимого головокружения и ломоты в висках. В темноте, ощупью, спотыкаясь и опрашивая друг друга: «Князь, это вы?» и т. д., они добрались до двери, спеша выбраться из храмины, отравленной слащавым куревом. В соседней зале было светло. В окна струился розоватый свет весенней зари.
В то время как одни открывали окна в сад и жадно глотали свежий воздух, другие криками призывали слуг. Те, услышав отчаянные вопли своих господ, скоро явились с зажженными свечами. На вопросы, слышали ли они что-либо, слуги только хлопали заспанными глазами – они ничего не слышали. Так как это были посвященные в низшие степени ордена крепостные люди, то их послали осмотреть ложу.
Слуги робко вошли в запретную ранее для них залу ложи. Господа толпились за их
Все бросились оказывать ему помощь. Его подняли, вынесли из ложи и, уложив на диване, старались привести в чувство. Свежий воздух повлиял на молодого человека, он наконец вздохнул, застонал и открыл глаза…
Князь Голицын отрядил свою карету за доктором. Кто-то спросил слуг, выпускали ли они из помещения визитора и его супругу. Служители под клятвой заверили, что они не видели их с тех пор, как проводили в ложу. Никто – ни швейцар, ни сторожа в саду и в воротах – ничего не могли сказать определенного, куда делись иноземные гости. Они, по их словам, приехали в наемной карете и вышли на улице у ворот. Одеты были в темные домино, которые совершенно их окутывали, и в масках. Карета тотчас уехала. А таинственные гости, сказав в воротах сада и в подъезде ложи проходное слово, прошли в «залу потерянных шагов», не снимая домино. Служители даже не догадались, что одна из сих персон – женского пола.
Эти домино, весьма ветхие и полинялые, нашли брошенными в углу залы.
Как исчез из ложи магик и его супруга, осталось неизъяснимым.
Послание Великого Кофты
Князь Кориат пришел между тем в себя. Ранка на голове оказалась небольшой, и когда ее, в ожидании врача, промыли и перевязали полотенцем, князь поднялся, чувствуя лишь общую слабость, разбитость и головокружение. Но он никак не мог сразу припомнить, что же с ним произошло, как он оказался на полу. Остальные члены капитула чувствовали себя не лучше. Смущенные, они не знали, что и думать обо всем происшедшем на их глазах. Елагин казался совершенно растерянным и от крайнего недоверия к таинственному визитору перешел к слепому благоговению его.
Между тем врач светлейшего князя Потемкина, пользовавший и племянниц его с семействами, а между ними и Варвару Васильевну Голицыну, прибыл наконец в капитул. Он был тоже свободным каменщиком и, следовательно, таить от него подробности происшествия не имело смысла.
Осмотрев рану Кориата, он сделал ему примочку и состояние пострадавшего признал вполне благополучным. Жалкая растерянность членов капитула внушала ему большие опасения. На вопрос его: «Что же произошло?» – братья масоны сбивчиво рассказали ему о чудесах, показанных им графом Калиостро.
– Граф Калиостро? – изумился врач. – Как, сам Калиостро в Петербурге?
– Да, он проживает здесь уже третий месяц под именем Фридриха Гвальдо и занимается пользованием недужных.
– Фридрих Гвальдо! Презренный шарлатан, о зловредных обманах коего уже донесено медицинскому факультету. Возможно ли, что это сам знаменитый Калиостро?! – вскричал врач.
– Представленные им документы сие подтверждают.
– Впрочем, и сам господин Калиостро, вероятно, из тех промышленников, строящих на легковерии ближних свое благосостояние, темных проходимцев, какими теперь полна Европа! – скептически произнес врач.
– Тс-с-с, – с испугом остановил его Елагин, опасливо озираясь. – Прошу вас не выражаться так о муже, показавшем столь необыкновенные чудеса.
– Некромант сей нас не может слышать. Чего же вы, ваше превосходительство, опасаетесь?
– Не может слышать?! Но мы даже не знаем, где он в сию минуту находится.
– И я должен сказать, – добавил Голицын, – что сам светлейший слышал о необыкновенных исцелениях, совершенных уже Фридрихом Гвальдо. И посылал к нему своего камердинера, чтобы призвать к нашему болящему младенцу.