Граф Феникс. Калиостро
Шрифт:
– Что касается меня, – не обращая внимания на странную форму ответа его собеседника, продолжал Дмитриевский, – то еще недавно по поручению его превосходительства Ивана Перфильевича я посетил Париж и Лондон. Собственно, с целью как лично усовершенствоваться в искусстве, так и пригласить несколько выдающихся артистов и актрис в труппу ее величества. И могу сказать, что приобрел в Лондоне дружбу величайшего из актеров нашего времени – Гаррика [39] . Вам не случалось, граф, будучи в Лондоне, видеть Гаррика в «Лире» или «Макбете»?
39
...величайшего из актеров нашего времени Гаррика. – Гаррик Дэвид (1717–1779) – английский актер, играл во многих
Граф в ответ что-то промычал, продолжая витать в мыслях далеко от этой комнаты.
– Великий художник! Мастер несравненный! И посмотрите, каким высоким почетом пользуется он в своей стране! На ужинах у герцога де Бофора…
– Граф говорил, что он – друг герцога, – заметила Габриэлли, которая, стоя возле кресла актера, во время беседы перебегала взглядом с него на графа и обратно.
– Вот как?! Друг? – протянул Дмитриевский. – О чем я говорил? Да, Гаррик! Волшебник! Что бы я дал за одну десятую его гения! Но я говорил о том уважении, которым пользуются актеры в Лондоне. Когда я вошел сюда, то услышал спор божественной Габриэлли и несравненной Давии, небесные голоса которых пробуждают в каждом воспоминания о потерянном рае. Не достойно ли горького смеха, что в наше время, в просвещенный век Руссо и Вольтера, Фридриха и Екатерины, актер и актриса считаются отверженными существами, их высокое, благородное искусство – зазорным ремеслом, и Церковь отказывается погребать их тела в освященной земле! Как упорно невежество! Как неискоренимы предрассудки, внедренные фанатизмом! Но послушайте, прелестные, – продолжал Дмитриевский, обращаясь к певицам, – вы принимаете столь знатного гостя, иностранного графа, в совершенно домашнем легком наряде! Я – свой человек, российский комедиант, но граф… – Неуловимо-насмешливая интонация прозвучала в этих словах актера.
– Ах, в самом деле, нам пора одеваться и ехать на репетицию, – всполошилась Габриэлли. – Граф нас застал за занятием домашним хозяйством. Он извинит нас. Грациэлла ушла на рынок. Я мыла полы…
– А, так вот почему дверь на лестницу была распахнута и в прихожей наводнение! – весело вскричал Дмитриевский. – Столь высокий посетитель, иностранный граф, друг герцога де Бофора, и вдруг – мочалка и мыльная вода!
– А Давия готовила обед! – со смехом произнесла Габриэлли.
Как раз при этих словах с кухни донеслось шипение и клокотание, а затем в покой ворвались клубы чада.
– Ах, я совсем забыла о кухне! Там все перекипело, подгорело! – вскричала Давия и кинулась вон из гостиной.
Вслед за ней вышла и Габриэлли – переодеваться. Граф и Дмитриевский остались наедине. Оба некоторое время молчали. Граф все так же предавался своим мыслям. Актер рассматривал его уже без стеснения.
– Шевалье Вальдоне! – наконец сказал актер. – А ведь это вы!
– Что ж из того, милейший мой Жан Дмитриевский? Что ж из того? – равнодушно отвечал таинственный иностранец, и взор его, приняв бегающее, мышиное выражение, остановился изучающе на благородном, прекрасном лице актера. Затем в этом взгляде сверкнула наглая злоба. – Пусть я именно то лицо, которое вы встречали в Лондоне под именем шевалье Вальдоне! Здесь, в Петербурге, я граф Феникс ди Санта-Кроче и имею на сие звание надлежащий патент.
– Работы несравненного маэстро Оттавио Никастро?! – презрительно сказал актер.
– Увы, нет! Почтенный Оттавио кончил жизнь на виселице в Венеции. А разве вы пользовались его каллиграфическим искусством, милейший? Мой же патент подлинный. В Лондоне я был инкогнито. Вот почему вы встречали меня там под именем шевалье Вальдоне. – Все это граф проговорил с немалой развязностью и спокойствием.
На минуту Дмитриевский потерял самообладание.
– Встречал в Лондоне! – вскричал он. – Но припомните, где и при каких обстоятельствах я встречал вас там. Не приказал ли герцог де Бофор, которого вы здесь именуете «другом», за ваши разоблаченные им фокусы с тенями и огненными руками, вышвырнуть вас на навозную кучу и затем отколотить палками? Не удостоил ли вас Гаррик полновесной оплеухой за кулисами в присутствии всей труппы за ваше гнусное сводничество? Не изобличила ли вас собственная жена или особа, которую вы выдавали за свою жену, прелестная, несравненная Лоренца Феличиани? Вспомните, как вы гнили потом в долговой тюрьме, и не сам ли я участвовал в складчине, чтобы выкупить вас оттуда? Скажите, не было ли всего этого?
– Да, вы видели меня в унижении, в минуты злые, когда мои незримые враги и искусители временно низвергли меня в бездны порока, преступления, гибели! Но почему они это сделали со мной? Чтобы отвлечь меня от великого дела, которому я служу! – без смущения напыщенно отвечал шевалье Вальдоне, подымая очи к потолку.
– Я знаю, что вы ловкий, смелый плут! Сам герцог де Бофор долго ловился на ваши уловки и благородные речи. Но ведь тогда были собраны сведения о ваших приключениях в различных столицах Европы, где вы появлялись, неуловимый и изменчивый, как некий Протей [40] , под различными фамилиями. Вы знаете, какие это были сведения?
40
…неуловимый и изменчивый, как некий Протей… – Протей – в древнегреческой мифологии морское божество, которому приписывались дар прорицания и способность произвольно менять свой вид.
– Если я, по вашим же словам, оставался неуловимым, то что же полиция могла собрать, кроме сплетен и клевет моих врагов? Совершенное другими – приписывали мне. Не отрицаю – ужасные искушения преследовали меня, как и всякого, вступающего на путь совершенства, служения человечеству, строительству храмины всеобщего блаженства. Черные силы зла, слуги князя мира сего, мрачные некроманты [41] и какоманты [42] устремляются против рыцаря Соломонова храма [43] , против дерзнувшего сотрясти вековечное царство тирании, невежества, фанатизма и предрассудков! В борьбе он иногда слабеет, падает тем ниже, чем выше возносится. Но не судите о нем в унижении его! Вновь он восстанет и явится в сиянии славы, силы и мудрости от вечности предопределенный человек!
41
Некроманты – люди, общающиеся с душами умерших.
42
Какоманты – люди, совершающие путешествия в мир умерших и обратно.
43
…рыцаря Соломонова храма. – Соломон – третий царь Израильско-иудейского государства (ок. 965–928 до н. э.). В ветхозаветных книгах изображался как величайший мудрец всех времен. По повелению Бога выстроил храм в Иерусалиме, который строился семь лет.
Говоря это, Вальдоне встал и весь преобразился, приняв вдохновенный вид.
– Не падши – не спасешься, то правда, – проговорил по-русски актер, видимо поколебленный в своих подозрениях, но старавшийся не поддаваться силе влияния, исходившей от этого загадочного человека.
– Молодой человек, – проникновенно продолжал Вальдоне, – разве вы не подвержены искушениям? Разве в том же Лондоне, где вы встретили меня в падении, временном падении, и я вас не видел среди оргий, за чашей опьянения, в объятиях хотя и прекрасных, но дурных женщин? Или вы про то забыли?
– Нет, не забыл! И в особенности хорошо помню, что вы – опаснейший шарлатан и промышленник! – воспламеняясь при этих обличениях, вскричал Дмитриевский. – Я жил, как все актеры, и не выдавал себя за провидца, чародея, святого и духовидца, как вы! Теперь же вы появляетесь в Петербурге, хотите проникнуть к Ивану Перфильевичу Елагину, очевидно прислав ему какие-нибудь столь же «достоверные» рекомендации, как и ваш диплом на графское достоинство. И вас Елагин приглашает сегодня, когда у него будет заседание капитула всех здешних лож! Могу ли я допустить проникновение в это святилище темного проходимца, за какого вас почитаю! Если вы явитесь сегодня к Елагину, я изобличу вас при всех, знайте это!
Актер поднялся и погрозил рукой Вальдоне. Глаза этого злодея засверкали.
– Дерзновенный! – грозным шепотом произнес он. – Против кого ты идешь? Я раздавлю тебя, как ничтожного червя! Знай, что дни унижения, когда ты видел меня в грязи и позоре, давно миновали. Перед тобой муж, облеченный высшей властью решать и вязать, возведенный в совершеннейшие степени могущества, наставленный в тайнах тайн и откровениях откровений! Высшие персоны инкогнито послали меня на изнывающий во мраке невежества Север совершить великое дело, о котором кто услышит, у того зазвенит в ушах!