Граф Феникс
Шрифт:
– А, вот и главная персона! – сказал пристав, подходя к всклокоченному, мертвенно бледному и растерзанному магику.
– Господин фон Фогель, это ли называющий себя полковником испанской службы Фридрихом Гвальдо, также маркизом Пелегрини, еще графом Александром де Калиостро? – спросил он.
– Да, – снова отозвался фон Фогель.
– Он же граф Феникс?
– Он и граф Феникс.
Тут Калиостро попытался сложить в подобие улыбки свои помертвелые, синие губы и, протягивая руку полицейскому офицеру, проговорил по-немецки:
– Ах, господин фон Фогель! Ведь мы с вами хорошо знакомы. Как идут ваши занятия герметической медициной?
– Прошу забыть о знакомстве
– Что он говорит? – спросил пристав, не понимавший ни слова по-немецки.
– Напоминает о нашем знакомстве. В первые месяцы проживания здесь этого проходимца под именем врача Гвальдо я имел глупость ему доверять, при уличных встречах беседовал о медицине, даже посетил его как-то на дому. Между прочим, имел неосторожность сообщить ему об известном полиции приключении с домашним доктором князя Потемкина. Это сообщение и послужило ему для устрашения доктора и придания себе видимости пророка. Впрочем, об этом мною уже подано специальное донесение.
– Тогда потрудитесь, господин фон Фогель, объявить сему графу волю ее величества. Я по-немецки не силен.
Он подал офицеру бумагу. Фон Фогель стал переводить ее вслух помертвевшему Калиостро. В ней говорилось, что по исследовании и подробнейшему изучению всех обстоятельств, касающихся проживания, занятий врачеванием и герметическими опытами господина графа Калиостроса и сожительницы его, названной графини Серафимы ди Санта-Кроче, она же римская мещанка Лаврентия Фелицева, оказалось, что оные упражнялись только в обмане, шарлатанстве и промышляли продажей вредных экстрактов и мазей, якобы возвращающих молодость и красоту, чем многих, даже и знатного сана особ обоего пола ввели в убытки и повредили их здоровью; и в то же время господин Нормандес, испанский поверенный в делах при здешнем императорском дворе, уведомил, что иностранец, назвавшийся в здешних российских и немецких ведомостях графом Калиостросом и полковником на службе его величества короля Испанского, не известен в Испании. Потому высочайше повелено оному Калиостросу с супругой, допросив, предложить дать подписку в следующих пунктах и затем из пределов империи Российской вывезти с воспрещением когда-либо переступать ее границы.
Казалось, это не произвело на магика никакого впечатления. Он только сказал несколько слов по-итальянски Лоренце, которая принялась собирать немногочисленные пожитки, оставленные ей соотечественником Горгонзолло, упаковывать чемоданы и связывать узлы.
Далее фон Фогель прочел пункты подписки. Их было немного. От Калиостро требовали подписать, что в опытах своих он не прибегал к чернокнижию и мертвых вызывать не умеет, но в обманах своих использовал натуральную магию и ловкость рук; что далее, будучи тайным пьяницей, потерял ум и память, почему болтал всякий вздор; и, наконец, северный климат и осенние холодные и сырые погоды российской столицы столь расстроили его здоровье и отравили мозг, что ныне он сам признает себя умалишенным и нуждающимся во врачебной помощи.
Прочитав, фон Фогель положил лист на стол под сальной свечой, а писец достал гусиное перо с лохматой бородкой и пузырек с чернилами. Пристав жестом предложил магику подойти и подписаться.
Нетвердой походкой, но стараясь держаться прямо и высоко поднять голову, граф Александр де Калиостро-Феникс подписал бумагу, не забыв проставить вокруг подписи разные таинственные знаки, цифры и буквы.
– Есть ли у господина Калиостроса, а равно и его супруги достаточно теплая одежда? Путь не близок, – обратился пристав к Горгонзолло. Итальянец смутился и на ломаном русском языке объяснил, что часть вещей отъезжающего удержана им в уплату за квартиру, так как денег тот никак не хотел отдавать и ссылался на якобы словесный договор, по коему больные, входя в ворота, должны были вносить в пользу домохозяина некую плату, но проходных денег он, Горгонзолло, однако, никогда не взимал.
– Он лжет, – вслушавшись, довольно правильно по-русски сказал магик. – Брал, сколько мог только взять.
– Во всяком случае, теплой одеждой я снабжу господ Калиостро сейчас же! – поспешно сказал Горгонзолло и что-то шепнул подмастерьям. Через четверть часа те принесли супругам довольно приличную и теплую верхнюю одежду. Скоро они были готовы в путь.
Тогда пристав велел позвать находившегося при кибитке провожатого. Явился старый одноглазый инвалид. Пристав вручил ему специальный пакет и высылаемых итальянцев. Подмастерья Горгонзолло потащили за четою Калиостро багаж. По темной лестнице вышли они во двор, устланный ранним снегом. Едва брезжило туманное октябрьское утро. Калиостро сели в кибитку.
Путникам подали вещи, и они разместили их, как могли. Дверь кибитки закрыли и зашили ее рогожею. Кривой инвалид сел рядом с возницей. Драгуны вскочили на лошадей. Подмастерья Горгонзолло поспешили распахнуть ворота. И герметический граф с графиней, не успев, как обещал, улететь за пределы Российской империи по воздуху, был вывезен со двора; и в туманной полумгле по пустынным улицам, под звонкий топот конвоировавших драгун, кибитка помчалась к той заставе столипы, откуда лежал путь к Митаве.
ГЛАВА XCI
Основы магии
В кабинете его превосходительства Ивана Перфильевича Елагина собралось много важных особ: князья Голицын, Гагарин, Мещерский, Куракин и другие. Прибыл и секретарь Ивана Перфильевича князь Кориат; черты его свидетельствовали о перенесенных глубоких душевных потрясениях. Впрочем, в все присутствующие, казалось, в различной степени переболели – были бледны, расстроены и печальны.
– Вывезли этого шарлатана? – спросил вошедший полковник Бауер.
Елагин молча протянул ему серый листок приложения к «С. – Петербургским Ведомостям», где в числе отъезжающих из России лиц был упомянут «г. граф Калиострос, испанский полковник».
– О нем и речь поведем, – сказал Иван Перфильевич и поник головой.
– Да, проводы невеселы, – заметил Куракин.
– Достопочтенные братья, не предостерегал ли я вас и от новейших учений и систем, исполненных тьмы и шарлатанства, и от являющихся к нам иностранцев, хотя бы и представляющих удостоверяющие личность патенты и письма от высоких особ в Европе! Но довольно. Мы все одинаково виноваты, оказав доверие наглому проходимцу. Дивное дело! Не видели ли мы много раз слишком ясно, что это только шарлатан, и тем не менее вновь и вновь под обаяние его подпадали, – разводя руками, говорил Иван Перфильевич.
– Все-таки нужно признать, что он некоторыми силами высшей магии владеет! – заметил Мещерский.
– А вот сейчас мы узнаем все основы его магии, – сказал Куракин. – Иван Афанасьевич! – обратился он к Дмитревскому, тоже находившемуся в кабинете Елагина. – Потрудитесь ввести сюда того человека!
Иван Афанасьевич молча удалился. Через минуту он ввел вызванного на допрос. То был Казимир. Он успел уже оправиться, отъесться, поздороветь на поварнях Голицына, был прилично приодет и старался держаться с некоторым достоинством. Низко поклонившись сидевшим в кабинете вельможам, он скромно опустил глаза.