Граф Орлов и мелкий фюрер
Шрифт:
– Exactly, - (весьма точное слово) мрачно пошутила колумбийка.
– Oh, fuuuck…
Фразы-фразами, столы-столами, а в универ всё-таки ходить надо. Аня прилежно ходила, на лекции Графа старалась больше не опаздывать и болтать не по делу стала в три раза меньше. И даже полторы недели нормально отучилась. Александр Григорьевич заметил, но щурился и молчал. Однокурсники не молчали. Молодые умы требовали хлеба и зрелищ, и если отбирать у мелкой Самошиной первое никто не рвался, то обеспечить вторым требовали все.
– Чё, Самошина, кончились у тебя шуточки? Нечего сказать? – злорадно спросил высокий Бобровский,
– А я вам, сударь, что, клоун, чтоб бесконечно прибаутками развлекать? Да и на кой вам, любезный? Вы же их всё равно понять не изволите, - иронично выдала Аня
– Ты не клоун, ты Джокер! – послышалось откуда-то сзади.
– Прости, но волосы, как видишь, не зелёные, - лениво ответила девушка.
– Арлекин! – заорал кто-то из девчонок.
Аня откинулась на стуле, развела руки в стороны и звонко запела:
– Аааах, Арлееекино, Арлекино! Нужно быть смешным для всех, Арлекино, Арлекино, есть одна награда – смех!
От двери раздались хлопки. Аня шутливо задрала голову и резко взметнула руки вверх. Потом посмотрела, кто стоит в дверном проёме, и лицу резко стало жарко. Жарко в подобных случаях становилось от дикой смеси всевозможных эмоций. Видимо, мозг впадал в панику и требовал себе больше крови.
Хлопал Александр Григорьевич.
– Здравствуйте, Александр Григорич, - как ни в чём не бывало улыбнулась Аня. Привычка у неё такая была – несмотря на панику, истерику и другой пиз@ц, делай вид, что так и надо. Поэтому желудок был награждён гастритом на нервной почве, а сама девушка – званием бесстрашной и неунывающей.
– Лучше бы ты, Самошина, на паре так заливалась, - сказал Граф, подходя к кафедре. – Раньше ты как-то бодрее отвечала.
– Красноречие – дар божий. Бог дал, Бог взял, - оправдалась Аня.
– Мда? Что, прямо специально с моих пар взял? – скептицизмом от преподавателя фонило, как от Чернобыля радиацией. Его можно было черпать из воздуха ложками и смертельно травиться, как мышьяком.
– Ну что молчишь? – Граф снова обратился к Анне.
– Скажи, не молчиии… - затянула девушка, но после этих слов и остановилась. Правда, продолжение студенты и так знали, а потому захихикали.
– Ай, косинус с тобой, - махнул рукой оскорблённый гуманитарий и перешёл на английский.
Аня всю лекцию старалась молчать и боялась даже гадать о реакции препода на свои гипотетические комментарии. Только один раз не удержалась, и на какую-то цитату о словах ответила машинально:
– Некоторые слова лучше не то, что не знать, даже не слышать, потому что запомнишь, узнаешь, и с этим надо будет жить…
– Что-что, Самошина? – погромче спросил Александр Григорьевич. От едва заметной агрессии в голосе Аня сжалась. Очень сильно на неё чужие эмоции влияют.
– Не-не, Александр Григорич, простите пожалуйста, я отвлеклась… - осознав, что почти повторила давешние извинения препода, девушка напряглась ещё сильнее. Даже опустилась до того, что испуг всё же скользнул во взгляде, несморя на вечное улыбающееся «так и надо».
Граф на это тоже весьма странно отреагировал. Он собственной фразой подавился. Помолчал секунду – пережёвывал, видимо – слова свои проглотил и продолжил занятие.
После звонка на перерыв, когда студенты выплывали из аудитории, Аня услышала неожиданное:
– Самошина, задержись пожалуйста.
И
Но пока, к счастью, ничего такого не происходило. Аня всё ещё шла к столу и сделала не больше трёх шагов, а напридумывала уже чёрт знает, что. Ноги были как ватные и нормально идти не хотели.
Александр Григорьевич секунд десять перебирал свои бумажки, а потом, наконец, поднял взгляд на притихшую студентку.
– Я бы очень хотел узнать, что… Ань, тебе плохо? – с сухого раздражённого тона преподаватель сбился на взволнованный.
– Нет-нет, Александр Григорич, всё в порядке, - поспешно ответила девушка, чувствуя, как лицу становится ещё жарче.
– Я вижу, - хмуро ответил Граф, всматриваясь в покрасневшее лицо своей студентки.
– Нет, правда, всё в порядке, у меня такое иногда бывает, само пройдёт, - сказала Аня и беспечно улыбнулась. Так и надо, так и надо, так и надо…
– Ну ладно, - недоверчиво сказал Александр Григорьевич и заставил себя вернуться к прерванному вопросу. Не хочет говорить – не надо. Но если в четверг такая же красная будет, он её сам в больницу отведёт. За ручку. – Я хотел узнать, что с тобой уже неделю происходит. Вопросы мимо ушей пропускаешь, мямлишь что-то, тесты на четвёрки съехали. Домашнее задание, небось, тоже не делаешь. Я непонятно объясняю? У тебя какие-то вопросы? Проблемы?
– Простите, Александр Григорич, я исправлюсь, - пообещала девушка, старательно отводя и опуская глаза. Ей не было так уж стыдно, но учителя всегда на этот жест реагировали положительно, и Аня его всегда повторяла.
– В этом я не сомневаюсь, у тебя тут даже вариантов нет. Но я не об этом спрашиваю. Я спрашиваю, что происходит?
– Да ничего не происходит, - Аня пожала плечами. – Осень заканчивается, Зима наступает, как там один поэт говорил…
– Ань, я ж не отпущу, пока не ответишь. Ты опоздаешь на следующую пару. Сошлёшься на меня. Я буду отрицать. И оставлять после пар, - Александр Григорьевич говорил строго и убедительно, но смотрел настолько устало… «Все достали» - явно читалось в этом взгляде, и Ане стало очень неудобно. А ещё как-то странно приятно, что есть такие вот люди, которых всё достало, и которые всё ещё хотят кого-то чему-то научить и заставить слушать. И Аня решила сказать.