Граф Таррагона
Шрифт:
Филипп учтиво поклонился королю и ответил:
– Жизнь научила, сир…
Людовик молча посмотрел на него, смерил с головы до ног, усмехнулся и, переведя взгляд на Сугерия, сквозь зубы произнес:
– Вот и обласкай невежу…
Сугерий что-то хмыкнул в ответ и коршуном посмотрел на Филиппа.
– Мессир рыцарь! – Он вскочил со стула и подбежал к Филиппу. Тщедушный и маленький, он едва доходил до плеча де Леви. Для придания убедительности своим словам, аббат стал отчаянно жестикулировать, пытаясь помочь своими суетливыми жестами в доведении мысли короля. – Филипп! Вы должны понять,
Филипп отшатнулся. Это был удар ниже пояса, удар мастерский, нанесенный опытным бойцом, именно тогда, когда и положено было нанести. Де Леви молча захлопал глазами и сделал шаг назад, словно защищаясь от атаки Сугерия. Людовик, молча наблюдавший за ними, встал и, желая изобразить из себя сердобольного и довольного монарха, подошел к рыцарю, положил ему свою большую, словно лопата, ладонь на плечо и сказал:
– Не мучьте себя и уважьте мои седины. Я могу избавить вас от данной клятвы. – Он бросил быстрый взгляд на аббата, тот молча кивнул. Людовик приосанился и добавил. – Божьей волей и по моему велению снимаю с вас, мессир де Леви и де Сент-Ном, клятву и полагаю, что отныне вы чисты перед Господом – нашим Творцом.
Только сейчас до Филиппа дошло, в какую изощренную ловушку он попал. Напоминание о несбыточной мечте – возможной женитьбе на дочери короля, молодой и прекрасной Констанс, выбило его из седла и превратило в жалкого и безвольного человека, недостойного того, чтобы называться рыцарем и вообще – честным человеком…
Но холодный взгляд Людовика и колкие бегающие глазки его всесильного министра насторожили рыцаря. Филипп решил не отказываться от своей клятвы.
– Я признаю свои заблуждения, сир… – он опустил голову и встал на одно колено перед Людовиком. – Позвольте мне искупить вину и наложить на себя епитимью, отправившись в Святую землю…
Они переглянулись. Король с явным облегчением вздохнул и кивнул головой. Сугерий едва сдерживал улыбку змеи.
– Раз вы повторно настаиваете, тогда извольте, мессир де Леви. Мы еще в тот раз распорядились, дабы вам выдали из казны приличную сумму. Негоже королевскому «боевому шершню» терпеть лишения.
– Ваша щедрость безгранична, сир… – Филипп, с трудом сдерживая закипающие эмоции, прикоснулся губами к руке короля.
– Ступайте…
Рыцарь учтиво поклонился и вышел из комнаты, оставив короля и его канцлера вдвоем. Он машинально шел по низкому со сводчатыми потолками и освящаемыми чадящими факела коридору дворца на острове Ситэ в Париже погруженный целиком и полностью в свои мысли
Кто-то окликнул рыцаря. Филипп остановился и, понял, что покинул покои короля в таком сильном смятении и даже не заметил, как прошел по коридору из одного конца до другого, почти до дверей покоев принцессы Констанс. Это была она.
– Мессир Филипп, – нежный, словно небесный голосок молодой девушки, как ушат холодной воды, привел его в чувство. – Куда вы так спешите? Вы, право, чуть было не сбили меня на пол…
Он неуклюже поклонился и, покраснев, ответил:
– Простите, ваше королевское высочество…
Констанс удивленно посмотрела него, ничего не поняла и обиженно надула свои прелестные пухлые губки:
– Почему вы такой!..
Филипп посмотрел на нее:
– Принцесса, я не понимаю…
– Это я ничего не могу понять, Филипп. – Его имя она произнесла с таким чувственным придыханием, что у рыцаря закружилась голова от нахлынувших чувств. – Вы такой странный сегодня… – она часто заморгала своими длинными и пушистыми ресницами. – У вас что-то стряслось?..
Филипп обомлел. Ее нежный и искренний голос, словно освежающий ручеек проникал к нему в сердце.
– Простите, Констанс… – он упал на одно колено перед ней и прикоснулся губами к ее маленькой ручке. – Простите мне мою неловкость…
Она растерянно посмотрела по сторонам, в окно, улыбнулась и быстро коснулась пальцами до его волос, отдернула руку.
– Вы прямо какой-то странный сегодня. Вас, надеюсь, не мой батюшка обидел?..
– Нет-нет, что вы… – он опустил глаза, боясь, что она сможет прочесть в них его ложь. – Нисколько. Я уезжаю…
Она побледнела, ойкнула и, прикрыв губы рукой, часто-часто заморгала глазами, пытаясь сдержать набегающие слезы.
– Как же так… – ее голос дрожал, каждый звук трепетно и нежно касался души и сердца рыцаря, заставляя его замирать и биться учащенно, отдаваясь колокольным набатом к голове. – Вы только-только вернулись домой… – она резко отвернулась от него и украдкой вытерла слезы. – Вы! Вы… – она снова повернулась – ее лицо раскраснелось, щеки пылали, а большие прелестные глаза были полны слез, – вы неотесанный мужлан! Чурбан бессердечный! Вот вы кто! Так же нельзя…
Она инстинктивно припала к его груди. Филипп онемел от неожиданности. Он не находил слов в свое оправдание, только шумно сопел, выпуская воздух ноздрями.
Принцесса Констанс вскинула голову и тихо прошептала:
– Не надо. Не уезжай…
Он напрягся, собирая все силы в кулак и пытаясь трезво и реально смотреть на мир, жестокость, бессердечие и цинизм которого окружали рыцаря со всех сторон, вздохнул и ответил:
– Констанс, я вынужден уехать…
– Бессердечный чурбан… – она фыркнула и, надув обиженно губки, отстранилась от него, сделала шаг в сторону, но снова развернулась и, умоляюще глядя ему в глаза, тихо сказала. – Придите сегодня ко мне вечером. Я имею обыкновение прогуливаться перед сном в саду, что с тыльной стороны дворца. Надеюсь, ваше путешествие может обождать до утра завтрашнего дня?..
– Да… – он поклонился и пошел по коридору…
Когда он вышел из комнаты короля, Людовик раздраженно посмотрел на Сугерия, топнул ногой и произнес:
– Вот, скажи мне на милость, что мне делать с такими вот вассалами, упертыми и настырными! Клятвы им, понимаешь, надо исполнять!..
Сугерий отвел глаза и виноватым голосом ответил:
– Сир, на мой взгляд, мальчик слишком уж близко к сердцу принял смерть молодого Гильома. Сами себя вспомните…
Король усмехнулся и ответил, глядя в окно: