Граф в законе (сборник)
Шрифт:
Но, случайно увидев, как Глеб опустошает одну рюмку за другой, Виктор сжал кулаки и сказал, подражая кому-то, властно:
— Остановись! Водка не поможет…
И ощутил — магический приказ подействовал и на него самого. Ярость начала утихать, все упрямее, четче проступали сурово-мстительные мысли. Кто-то словно подтолкнул, и он заговорил медленно, жестко, стараясь, как диктор, оттенять каждое слово:
— Теперь мы с вами повязаны одной целью. И у меня, и у вас «мое» стало «чужим». Сделали это грязные
Сбился, комок встал в горле. Тогда он стукнул ладонью о стол так, что вздрогнула посуда.
Вера горделиво прошествовала обратно в директорский кабинет.
— Начнем! — вскочил из-за столика Виктор. — Подождите меня!
— Начнем… Подожду… — с пьяным безразличием повторил Глеб. Ему, казалось, было все равно — сидеть или уходить, жить или лежать в гробу.
Недовольно вскинулась головка.
— Вы ко мне?
— Да. Я от Виктора Санина.
Глазки насторожились, зажглись интересом.
— Санина? Куда он пропал?.. Да вы садитесь…
— Уехал в Лондон, скоро вернется…
«Хороший подарочек отнесу я Пану».
«Пану? Почему Пану? — лихорадочно соображал Виктор. — Ну, конечно, Пану! Она же лицемерила, обманывала меня во всем!..»
— Когда он прилетает?
Но Виктор не ответил, пристально глянул в ее встревоженные глаза.
«Думай о Викторе!.. Думай!»
Она безвольно поддалась призыву.
«Опять этот противный ушастик. Если б я не легла с ним, жила бы, как жила. Теперь Пан снова заставит целовать его. Фу, гадость! Надо сказать. Пусть кончает с ним быстрее. Был ушастик, и нет ушастика. Всем спокойно».
Виктор терпел. Полостная операция без наркоза. Поезд уходит, навсегда увозит единственно родное. Земля вздрагивает, грохочут, разваливаясь, здания, кричат люди. Какую волю надо иметь, чтобы вынести это! И он грубо ворвался в самим же вызванную беду:
— Что передать ему?
— Скажите, что люблю, — нагло заявила Вера и опять спросила: — Когда он прилетает?
— Жду телеграмму.
«Меня не было здесь. Ты все забыла. Все забыла…»
Он выбежал из кабинета, словно задыхаясь от какого-то нестерпимо едкого дыма.
Глеб оперся локтями о стол и, поддерживая руками голову, пьяно улыбался. Пошевелил губами, силясь что-то сказать. Наконец это ему удалось.
— И мой школьный товарищ здесь. Помнишь, я рассказывал. Ну, помнишь. Он и ресторан, выходит, у меня отнял. Для Верки. Как же не помнишь?
— Его звать Пан? — дернулся к нему Виктор и замер, пораженный внезапной догадкой.
Глеб развязно захихикал, покачивая голову на ладонях, как на качелях.
— Все-то ты знаешь. Все.
— Где он?
Из-под щеки высвободился палец, указал куда-то вверх.
— В туалете, из «китайского» зала вышел. Вон, смотри, идет. В белом, гад, костюме…
Виктор увидел его, сразу как бы прицелился обоими глазами.
Видимо, что-то ощутил Пан, обернулся, точно его окликнули. Постоял, то ли разглядывая, то ли прислушиваясь, и послушно направился к их столику.
Легко придвинув ближайшее полукресло, сел рядом с Виктором.
— Рад вас видеть, братцы. А мы там гуляем. Может, присоединитесь, а?
Ладони подняли голову Глеба, повернули озлобленное лицо в сторону Пана. И Виктор не откликнулся на любезное приглашение.
«Вспомни Надю… Жену Глеба, владельца этого ресторана. Где она? Что с ней? Вспомни».
Информация пошла незамедлительно.
«Надя? А, потаскушка Глеба? Задастая такая? Ее Стинг со своими придурками затрахал. Я врезал ему за это. Могла бы еще пригодиться. Они, как шизики, увидят грудастую — ширинки рвутся. Слышал я, что на Селигер ее отвезли, на ил с камешком в обнимку положили».
Пан передернул могучими плечами, как бы сбрасывая сонливость.
— Засиделся, ребята, с вами… Меня ждут… Бывайте!
Глеб пнул опустевшее полукресло, выкрикнул совсем не сердито:
— Зачем отпустил? Надо было…
— Рано, — успокоил его Виктор. — Еще многое следует выяснить.
— А про Надю спросил?
— Да. — Виктор помедлил. — Но он мало что знает. Завтра займемся его подручными.
Глеб вроде бы смирился, расслабленно откинувшись на мягкую спинку полукресла. Не мог, не мог Виктор в эту минуту сказать ему все. Хоть он и не давал клятву Гиппократа, но совесть не позволила добить тяжелобольного.
Глава 24
Все дороги ведут к хирургу
Удача — зловредная рыбешка. Она всегда проплывает над твоим крючком, чтобы проглотить чужую наживку.
Добренький профессор Шеленбаум, передавая кассету, защищал Виктора, как шаловливого ребенка, попавшего в дурную компанию. Говорил просительно, умоляюще:
— Вы обязательно измените свое мнение о Санине. Конечно, он совершил серьезные проступки, но должны же мы с вами понять, оценить в качестве оправдания все то, что произошло с ним, те условия, в которые он попал.
Уже третий раз после ухода Шеленбаума прокручивал Кондауров магнитофонную запись. Да, таких историй ему еще не довелось слышать… Но слушал он совсем не для того, чтобы поохать, поудивляться небывалому, и тем более не для того, чтобы сотворить из откровений Гипнотизера новую версию о его пречистой невинности…
Кондауров уловил для себя самое нужное. Гипнотизер — необычный преступник, умный, совестливый. С ним надо говорить сострадательно, по-отцовски искренне, честно… Тогда он откликнется, откроется. Не уйдет, как тогда…