Графиня де Монсоро

Дюма-отец Александр

– Боже мой! Откуда вы явились в таком виде? – спросил он.

Монсоро повторил ту же басню, которую рассказал привратнику.

– Знаете, – сообщил мажордом, – мы были очень обеспокоены, когда увидели лошадь без всадника, особенно монсеньор, которого я имел честь предупредить о вашем прибытии.

– А! Монсеньор выглядел обеспокоенным? – воскликнул Монсоро.

– И весьма.

– Что же он сказал?

– Чтобы вас привели к нему, как только вы появитесь.

– Хорошо. Я загляну сначала в конюшню, узнаю, все ли в порядке с лошадью его высочества.

Монсоро вошел в конюшню и увидел, что умное животное стоит на том самом месте, откуда он его взял, и прилежно, как и подобает лошади, которая чувствует необходимость восстановить свои силы, жует овес.

Потом, не позаботившись даже переменить одежду, – Монсоро счел, что важность известия, которое он привез, ставит его выше требований этикета, – даже не переодевшись, повторяем мы, главный ловчий направился в столовую. Все придворные принца и сам его высочество, собравшись вокруг великолепно сервированного и ярко освещенного стола, атаковали паштеты из фазана, свежезажаренное мясо дикого кабана и сдобренные пряностями закуски, которые они запивали славным, бархатистым красным вином из Кагора или тем коварным, игристым и нежным анжуйским, которое ударяет в голову еще прежде, чем в стакане полопаются все топазовые пузырьки.

– Двор весь собрался, – говорил Антрагэ, раскрасневшийся, словно молодая девица, и уже пьяный, как старый рейтар, – весь представлен, как и погреб вашего высочества.

– Не совсем, не совсем, – сказал Рибейрак, – недостает главного ловчего. Стыдно, в самом деле, что мы поедаем дичь его высочества, а не добываем ее себе сами.

– Я голосую за главного ловчего, за любого, – сказал Ливаро, – не важно, кто это будет, пусть даже господин де Монсоро.

Герцог улыбнулся, он один знал о приезде графа.

Не успел Ливаро произнести свои слова, а принц улыбнуться, как открылась дверь и вошел граф де Монсоро.

Увидев его, герцог издал громкое восклицание, громкое тем более, что оно прозвучало среди общей тишины.

– Вот и он! – воскликнул герцог. – Как видите, господа, небо к нам благосклонно: не успеешь высказать желание, оно тут же исполняется.

Монсоро, приведенный в замешательство самоуверенностью принца, несвойственной в подобных случаях его высочеству, смущенно поклонился и отвел взгляд в сторону, ослепленный, как филин, которого внезапно перенесли из темноты на яркий солнечный свет.

– Садитесь и ужинайте, – сказал герцог, указывая графу де Монсоро место напротив себя.

– Монсеньор, – ответил Монсоро, – я очень хочу пить, очень голоден и очень устал, но я не сделаю ни глотка, не съем ни кусочка и не присяду, прежде чем не передам вашему высочеству чрезвычайно важного известия.

– Вы прибыли из Парижа, не так ли?

– И по очень спешному делу, монсеньор.

– Что ж, слушаю, – сказал герцог.

Монсоро приблизился к Франсуа и, с улыбкой на губах и ненавистью в сердце, шепнул ему:

– Монсеньор, ее величество королева-мать едет повидаться с вашим высочеством и почти не делает остановок по пути.

Лицо герцога, на которое были устремлены все глаза, озарилось внезапной радостью.

– Прекрасно, – сказал он. – Благодарю вас, господин де Монсоро, вы, как всегда, верно служите мне. Продолжим наш ужин, господа.

И он придвинул свое кресло к столу, от которого до этого отодвинулся, чтобы выслушать графа де Монсоро.

Пиршество возобновилось. Но стоило главному ловчему, помещенному между Ливаро и Рибейраком, опуститься на удобный стул, стоило увидеть перед собою обильную еду, как он вдруг тут же потерял аппетит.

Дух его снова одержал верх над материей.

Увлекаемая печальными мыслями, душа Монсоро устремилась в меридорский парк. Вновь совершая путь, который только что проделало его разбитое усталостью тело, она шла, как ко всему присматривающийся паломник, по той заросшей цветами тропинке, которая привела графа к стене.

Он снова увидел чужого коня, поврежденную стену, бегущие прочь тени двух любовников, снова услышал крик Дианы, крик, проникший в самую глубину его сердца.

И тогда, безразличный к шуму, свету, даже к еде, забыв, рядом с кем и перед кем сидит, он погрузился в собственные мысли и не уследил, как на чело его набежали тучи, а из груди внезапно вырвался глухой стон, который привлек внимание удивленных сотрапезников.

– Вы падаете от усталости, господин главный ловчий, – сказал принц, – пожалуй, вам лучше бы отправиться спать.

– По чести, так, – сказал Ливаро, – совет хорош, и если вы ему не последуете, вы рискуете заснуть прямо на вашей тарелке.

– Простите, монсеньор, – сказал Монсоро, вскидывая голову, – я умираю от усталости.

– Напейтесь, граф, – посоветовал Антрагэ, – ничто так не бодрит, как вино.

– И еще, – прошептал Монсоро, – напившись, забываешь.

– Ба! – сказал Ливаро. – Это никуда не годится. Поглядите, господа, его бокал все еще полон.

– За ваше здоровье, граф, – сказал Рибейрак, поднимая бокал.

Монсоро был вынужден ответить на тост и залпом опорожнил свой.

– Пьет он, однако, отлично, посмотрите, монсеньор, – сказал Антрагэ.

– Да, – ответил принц, который пытался угадать, что делается в душе графа, – да, чудесно.

– Вам следовало бы устроить для нас хорошую охоту, граф, – сказал Рибейрак, – вы знаете эти края.

– У вас тут и охотничьи команды, и леса, – сказал Ливаро.

– И даже жена, – прибавил Антрагэ.

– Да, – машинально повторил граф, – да, охотничьи команды, леса и госпожа де Монсоро, да, господа, да.

– Устройте нам охоту на кабана, граф, – сказал принц.

– Я попытаюсь, монсеньор.

– Черт возьми! – воскликнул один из анжуйских дворян. – Вы попытаетесь, вот так ответ! Да лес ими кишит, кабанами. На старой лесосеке я бы вам за пять минут их целый десяток поднял.

Монсоро невольно побледнел: старой лесосекой называлась как раз та часть леса, куда его только что возил Роланд.