Графиня де Шарни. Том 2
Шрифт:
Наутро Авиньон при виде этой сцены взорвался возмущением Четверых папистов, не имевших к этому делу ни малейшего отношения: двух знатных господ, одного буржуа и одного мастерового, — выволокли из собственных домов и повесили вместо манекена.
Во главе профранцузской партии стояли два молодых человека, Дюпра и Менвьель, а также господин средних лет по имени Лекюийе.
Последний был француз в полном смысле этого слова: он был родом из Пикардии; пылкость натуры сочеталась в нем со склонностью к обдуманным поступкам: он осел в Авиньоне в качестве нотариуса и секретаря муниципалитета.
Эти трое подняли то ли две, то ли три тысячи сол дат и попытались вместе с ними высадиться на Карпан-трасе, что, однако, не удалось.
Ледяной дождь с градом, из тех, что сыплются время от времени с Вентусской горы, разметал армию Менвьеля, Дюпра и Лекюийе, как буря разметала когда-то флот Филиппа II.
Кто ниспослал этот чудесный дождь? У кого достало силы разметать революционную армию?
Это дело рук Святой Девы Марии!
Однако Дюпра, Менвьель и Лекюийе подозревали каталонца по имени шевалье Патюс, назначенного ими генералом, в том, что он весьма удачно помог Деве Марии совершить это чудо, а потому они и решили приписать всю славу Патюсу.
В Авиньоне суд над предателем творят скоро: его убивают.
И Патюс был убит.
Из кого же состояла армия, представлявшая профранцузскую партию?
Из крестьян, грузчиков, дезертиров.
Стали искать человека из народа, способного возглавить народную армию.
И такой человек нашелся: его звали Матье Жув, сам себя он называл Журданом.
Он родился в Сен-Жюсте, недалеко от Пюи в Веле; сначала был погонщиком мулов, затем солдатом, потом купил в Париже кабачок.
В Авиньоне он торговал мареной.
Это был кровожадный убийца, похвалявшийся своей жестокостью.
Он размахивал огромной саблей и рассказывал, что именно этой саблей он срубил голову коменданту Бастилии и двум королевским телохранителям 6 октября.
То ли смеха, то ли страха ради к имени «Журдан» народ прибавил прозвище «Головорез».
Дюпра, Менвьель, Лекюийе и генерал Журдан Головорез довольно долго держали город в страхе, и вот страх этот у жителей стал понемногу проходить.
Против них зрел заговор, умело организованный и коварный, как все заговоры, которые готовили духовные лица.
Было решено разжечь религиозные страсти.
Жена одного из французских патриотов разрешилась безруким младенцем.
Поползли слухи о том, что этот патриот, вынося ночью серебряного ангела из церкви, сломал ему руку.
Ребенок-калека был не что иное как небесная кара.
Несчастный отец был вынужден скрываться; его разорвали бы в клочья, даже не полюбопытствовав, из какой церкви он украл ангела. Но, разумеется, главная роль в покровительстве роялистов, будь они бретонскими шуанами или авиньонскими папистами, принадлежала Деве Марии.
В 1789 году Дева Мария плакала в церкви на улице Бак.
В 1790 году она появилась в Вандейской роще из-за старого дуба.
В 1791 году она разметала армию Дюпра и Менвьеля, ниспослав на их головы дождь с градом.
Наконец, в церкви кордельеров она покраснела, от стыда, разумеется, за безразличие жителей Авиньона.
Это последнее чудо, отмеченное главным образом женщинами, — мужчины в него не очень-то верили, — оказало должное воздействие на общественное мнение. как вдруг Авиньон захватила не менее волнующая новость.
Из города вывезен огромный сундук с серебром.
На следующий день говорили уже не об одном, а о шести сундуках.
Еще через день это были восемнадцать битком набитых дорожных сундуков.
Какое-такое серебро находилось в этих восемнадцати сундуках?
Вещи из ломбарда, которые профранцузская партия, покидая город, увозила, по слухам, с собой.
Эта новость пронеслась над городом подобно урагану; это был знаменитый зу-зу, поднимающийся во время народных волнений и напоминающий нечто среднее между рычанием тигра и шипением змеи.
В Авиньоне царила такая нищета, что каждый что-нибудь да закладывал в ломбард.
Какую бы малость ни заложил самый бедный из жителей, он считал себя разоренным.
Богатый разоряется, теряя миллион, а нищий — лохмотья: все в жизни относительно.
Воскресным утром 16 октября крестьяне окрестных деревень пришли в город к обедне.
В те времена все ходили с оружием; итак, все крестьяне были вооружены.
Таким образом, момент был выбран удачно; кроме того, все было правильно рассчитано.
Ведь речь не шла ни о профранцузской партии, ни об антифранцузской партии: существовали воры, совершившие возмутительное преступление, обокравшие бедняков!
Толпа все прибывала к церкви кордельеров; крестьяне, горожане, ремесленники, грузчики, белые кокарды, красные, трехцветные — и все требовали, чтобы сию минуту, без промедления муниципалитет дал им отчет в своих действиях через посредство своего секретаря Лекюийе.
Почему народный гнев был обращен на Лекюийе?
Это неизвестно. Когда человеку суждено лишиться жизни, в его судьбу словно вмешивается сам Рок.
Неожиданно в церковь привели Лекюийе.
Он прятался в муниципалитете, но его узнали, он был арестован, — и не просто арестован, а, подгоняемый кулаками, пинками, палками, был приведен в церковь.
Очутившись в церкви, несчастный, сильно побледнев, но сохраняя, однако, хладнокровие, поднялся на кафедру и попытался оправдаться Это было нетрудно: достаточно было сказать: «Отоприте и покажите ломбард народу, и все увидят, что вещи цены».
Но он начал так:
— Братья! Я верил в необходимость Революции, я всю свою власть употреблял на достижение ее целей…