Графиня де Шарни. Том 2
Шрифт:
— Значит, именно поэтому королева готова заполучить из рук фельянов министра, состряпанного госпожой де Сталь?
Королева вздрогнула.
— Вам об этом известно? — изумилась она.
— Мне известно, что вы, ваше величество, сговорились с господином де Нарбоном.
— И вы, разумеется, меня осуждаете.
— Нет, ваше величество, это еще одна попытка. Когда король перепробует все, возможно, он, наконец, придет к тому, с чего ему следовало начать.
— Вы знакомы с госпожой де Сталь? — спросила королева.
— Я имел эту честь, ваше величество. Выйдя из Бастилии, я был ей представлен и от господина Неккера узнал о том, что был арестован по распоряжению королевы.
Королева заметно покраснела, затем продолжала с улыбкой:
— Вы обещали не вспоминать об этой ошибке.
— Я о ней и не вспоминаю, ваше величество; я только отвечаю на вопрос, который вы изволили мне задать.
— Что вы думаете о господине Неккере?
— Это славный немец, характеру коего свойственны весьма разнообразные качества; от несуразностей он способен подняться до пафоса.
— Не вы ли вместе с другими склоняли короля к тому, чтобы снова обратиться к его услугам?
— Господин Неккер был, заслуженно или нет, самым популярным человеком в королевстве; я сказал королю:
«Государь! воспользуйтесь его популярностью».
— А госпожа де Сталь?
— Если не ошибаюсь, ваше величество оказывает мне честь, спрашивая мое мнение о госпоже де Сталь?
— Да.
— Что касается внешности, у нее большой нос, крупные черты лица, широкая талия-Королева усмехнулась: как женщине, ей было приятно узнать, что та, о которой было в обществе так много разговоров, нехороша собой.
— Продолжайте, — попросила она.
— У нее неважная кожа; движения ее скорее энергичны, нежели грациозны; у нее грубый голос, так что иногда можно усомниться в том, что он принадлежит женщине. При всем том ей двадцать пять лет, у нее шея богини, восхитительные черные волосы, великолепные зубы, ее глаза полны огня: в ее взгляде — целая вселенная!
— Ну, а каков ее духовный облик? Она талантлива, у нее множество достоинств? — поспешила спросить королева.
— Она добра и великодушна, ваше величество; любой из ее врагов, поговорив с ней с четверть часа, становится ее другом.
— Я говорю о ее гении, сударь: одного сердца для занятий политикой недостаточно.
— Ваше величество! Сердце — не помеха даже в политике; что же до слова «гений», употребленного вашим величеством, то лучше не произносить его всуе. Госпожа де Сталь весьма талантлива, но до гения ей далеко; когда она хочет до него подняться, у нее словно гири вырастают на ногах: между нею и ее учителем Жан-Жаком такая же разница, как между железом и сталью.
— Вы, сударь, говорите о ее таланте писательницы; расскажите мне о ней как о политике.
— На этот счет, ваше величество, — отвечал Жильбер, — о госпоже де Сталь говорят, по-моему, больше, чем она того заслуживает. С тех пор, как эмигрировали Мунье и де Лалли, ее салон превратился в трибуну английской партии, полуаристократической и двухпалатной. Так как сама она принадлежит к сословию буржуазии, — и крупной буржуазии! — она питает слабость к знатным вельможам; она и англичанами-то восхищается только потому, что считает англичан аристократами; она не знает, как действует английский парламент; таким образом, она принимает за рыцарей времен крестовых походов поистаскавшихся дворян. Другие народы способны, опираясь на прошлое, создать будущее; Англия же ради прошлого жертвует будущим.
— Вы полагаете, что именно этим объясняется то обстоятельство, что госпожа де Сталь предлагает нам Нарбона?
— Ну, на сей раз, ваше величество, совпали две вещи: любовь к аристократии и любовь к аристократу.
— Вы думаете, что госпожа де Сталь любит господина де Нарбона за его благородное происхождение?
— Да уж не за его достоинства!
— Но господин де Нарбон — в меньшей степени аристократ, чем кто бы то ни было: никто даже не знает его отца.
— Это потому, что люди не смеют смотреть на солнце… — Господин Жильбер! Как всякая женщина, я люблю сплетни: что поговаривают о господине де Нарбоне?
— Говорят, что он развратник, что он отчаянно смел и умен.
— Меня интересует его происхождение.
— Рассказывают, что когда партия иезуитов изгнала Вольтера, Машо, д'Аржансона, — одним словом, философов, ей пришлось сразиться с маркизой де Помпадур; обычаи, унаследованные от Регента, были известны: все знали, на что способна родительская любовь, подкрепленная другой любовью; тогда выбор пал — а иезуиты весьма тонко разбираются в такого рода выборах, — на одну из дочерей короля, и от нее добились, чтобы она пожертвовала собой в вступила в кровосмесительную связь; вот откуда появился очаровательный кавалер, отец которого никому не известен, как говорит ваше величество, но не потому, что тайна его рождения кроется во мраке неизвестности, а потому, что она слишком очевидна.
— Так вы, стало быть, не думаете, как якобинцы, как господин де Робеспьер, к примеру, что господин де Нарбон связан со шведским посольством?
— Как же, как же, вот именно так; только он связан с будуаром жены, а не с кабинетом мужа. Предполагать, что госпожа де Сталь играет в этом деле хоть сколько-нибудь серьезную роль, значило бы верить в то, что он — муж собственной жены… О Господи! Да нет же, это не предательство посланника, ваше величество:, это слабость любовников. Нужно по крайней мере, чтобы любовь, это великое, вечно существующее ослепление, толкнула женщину на то, чтобы она вложила шпагу Революции в руки этого легкомысленного развратника.
— Вы говорите о той шпаге, которую целовал господин Инар в Якобинском клубе?
— Увы, ваше величество, я говорю о той шпаге, что занесена над вашей головой.
— Значит, по-вашему, господин Жильбер, мы были неправы, назначив господина де Нарбона военным министром?
— Было бы лучше, ваше величество, если бы вы немедленно назначили того, кто должен прийти ему на смену.
— Кто же это?
— Дюмурье.
— Дюмурье, выслужившийся из рядовых?
— Ах, ваше величество! До чего это несправедливо!.. Да еще по отношению к тому, кого это может оскорбить!