Графиня де Шарни. Том 2
Шрифт:
Дюмурье направился к той двери, в которую вошел; там его ожидал адъютант, которому он передал письма.
Спустя некоторое время послышался конский топот: несколько лошадей выезжали разом со двора Тюильри.
— Хорошо! — когда все стихло, промолвил король, словно отвечая своим мыслям. — А теперь займемся составлением кабинета министров.
— Государь! — обратился к нему Дюмурье. — Прежде всего мне бы хотелось, чтобы вы, ваше величество, попросили господина Кайе де Жервиля остаться в нынешнем кабинете.
— Я его об этом
— Я весьма сожалею, государь, однако я вынужден отказаться: я чувствую себя день ото дня все хуже и нуждаюсь в отдыхе.
— Слышите, сударь? — поворотившись к Дюмурье, молвил король.
— Да, государь.
— Кого же вы прочите в министры?
— У нас есть господин де Грав, он согласился остаться. Грав поднял руку.
— Государь! — проговорил он. — Речь господина Дюмурье удивила вас только что своей откровенностью; я же еще более того удивлю вас своим унижением.
— Говорите, сударь, — попросил король.
— Вот, возьмите, государь, — продолжал де Грав, вынимая из кармана бумагу. — Вот что пишет обо мне одна всеми уважаемая дама; это несколько сурово, но вполне справедливо; будьте добры прочесть.
Король принял из его рук бумагу и прочитал следующее:
«Де Грав воюет; это во всех отношениях человек ничтожный: природа создала его нежным и робким; предрассудки заставляют его проявлять гордость, а сердце повелевает быть любезным. Стремясь ко всеобщему примирению, он, однако, не имеет собственного голоса. Я так и вижу, как он на манер придворных вышагивает позади короля, высоко задрав голову, которая едва держится на тщедушном тельце, и выкатывая белки своих голубых глаз, которые он может держать открытыми после еды лишь благодаря трем-четырем чашкам кофе; он немногословен будто из сдержанности, хотя на самом деле у него просто нет никаких мыслей; он настолько путается в делах собственного департамента, что рано или поздно подаст в отставку».
— Вот уж действительно оценка женщины, — заметил Людовик XVI, дочитавший записку до конца лишь по настоянию самого г-на де Грава. — Это написала госпожа де Сталь?
— Нет, государь, дело серьезнее: это оценка госпожи Ролан.
— И вы хотите сказать, господин де Грав, что согласны с ее мнением?
— По многим пунктам — да, государь. Я останусь в кабинете министров до тех пор, пока не ознакомлю с делами моего преемника, после чего буду просить ваше величество принять мою отставку.
— Вы правы, сударь: вы удивили меня даже более, нежели господин Дюмурье. Если вы твердо решили подать в отставку, я бы предпочел получить вашего преемника из ваших же рук.
— Я хотел просить у вашего величества позволения представить вам господина Сервана, человека порядочного, в полном смысле этого слова, человека крепкой закалки, высокой нравственности, строгого философа и по-женски доброго; кроме того, государь, это настоящий патриот, отважный воин и мудрый министр.
— Пусть будет господин Серван! Итак, у нас есть три министра: господин Дюмурье — министр иностранных дел, господин Серван — военный министр, господин Лакост — морской министр. Кому мы доверим финансы?
— С вашего разрешения, господину Клавьеру, государь; он прекрасно разбирается в финансовых делах и хорошо распоряжается деньгами.
— Да, — кивнул король, — его действительно считают весьма энергичным и работоспособным; однако он слывет раздражительным упрямцем, мелочным и неуступчивым в спорах.
— Это недостатки, свойственные всем членам кабинета, государь.
— Оставим недостатки господина де Клавьера в стороне; итак, господин Клавьер — министр финансов. Кто возглавит министерство юстиции?
— Государь! Мне рекомендовали адвоката из Бордо по имени Дюрантон.
— Жирондист, разумеется?
— Да, государь; это человек весьма образованный, очень прямой и истинный гражданин; однако он слаб и ленив; мы его подстегнем, и тогда сможем быть за него спокойными.
— Осталось министерство внутренних дел.
— По общему мнению, государь, на пост министра внутренних дел следует назначить господина Ролана.
— Вы хотите сказать: госпожу Ролан?
— Чету Роланов — Вы с ними знакомы?
— Нет, государь; но, судя по тому, что говорят, он похож на одного из героев Плутарха, а она — на жену Тита Ливия.
— Знаете ли вы, господин Дюмурье, как будут звать, вернее, как уже зовут ваш кабинет министров?
— Нет, государь.
— Правительство санкюлотов
.
— Я принимаю прозвище, государь; тем лучше все увидят, что мы — мужчины.
— Все ваши коллеги готовы?
— Я успел предупредить только половину из них.
— Они согласятся?
— Я в этом совершенно уверен.
— Ну что ж, вы свободны, сударь; послезавтра — первое заседание.
— До послезавтра, государь.
— У вас есть время обо всем подумать до послезавтра, господа, — продолжал король, поворотившись к Кайе де Жервилю и де Граву.
— Государь! Мы уже все обдумали и придем послезавтра только затем, чтобы ввести наших преемников в курс дел.
Трое министров откланялись.
Однако не успели они дойти до парадной лестницы, как их нагнал камердинер и обратился к Дюмурье:
— Ваше превосходительство! Король просит вас следовать за мной. Он хочет вам что-то сказать.
Дюмурье распрощался с коллегами и, оставшись вдвоем с камердинером, спросил:
— Король или королева?
— Королева, сударь; однако она сочла, что ни к чему посвящать этих господ в то, что именно она просит вас к себе.
Дюмурье покачал головой.
— Этого я и боялся! — заметил он.
— Вы отказываете ее величеству? — спросил камердинер, бывший не кем иным, как Вебером.
— Нет, я готов следовать за вами.
— Идемте.
Камердинер провел Дюмурье полутемными коридорами в покои королевы.