Гранатовый вкус гвоздики
Шрифт:
– Смотри и учись, нам тоже так надо бесить друг друга как они. Хотя бы ради приличия, —кивала Диана, крепко сплетая свои тонкие пальчики вокруг запястья Никиты.
Одно звено выпало и пара осталась лишь одна. Не вместе, но она была. Когда-то Наташа и Женя встречались, тоже любили друг друга и после расставания всё ещё кажутся привязаными. Она нечаянно зацепит Женю взглядом, а он Наташу подхватит на руки – под визг кружил её вокруг своей оси. Никита смотрел теперь на это зрелище и если раньше улыбался во всё лицо, то сейчас прогонял слёзы. Господи, только не сейчас, только не с ними.
На перекрёстке у знака «Автобусная остановка» трое попрощались и разошлись по разные стороны.
– Ты звони, если вдруг надо поговорить, обязательно звони, –
Наташа скромно чмокнула парня в щёку, скомкано оставив своё обещание:
– Ты и мне звони, понял? В любое время я буду тебя слушать и держать рот на замке.
Толмачёв ничего не ответил. Сухо кивнул вместо "пока". Надо бы многое сделать. Им, как самым близким сейчас, в моменте, сказать, что из всех друзей они есть те, кто ему нужен. Каждый день. Видеть чужую, суматошную жизнь всегда доставляет какие-то маленькие радости. Но это было недавно, а теперь перестало мелькать перед карими глазами разноцветными красками. Только белое и серое. Сегодня, завтра и далее по сентябрьским будним.
Работа? Помощи ноль.
Дни Толмачёва стали сливаться в один час. События в них, что вспышка – пропадали из памяти спустя пару секунд. Мама заезжала. Она что-то по привычке спешно тараторила, гладила ладонью плечи сына, но он не запомнил как она смотрела на него в этот момент. Бокал ночью выскользнул из рук и разбился, а он не запомнил, что штраф ему тут же простили. За него кто-то другой запоминает жизнь. Настоящий Никита в шесть утра стоял на лестничной площадке и, открыв настеж дверь своей квартиры, смотрел вглубь коридора. Перед его глазами открывался вид мрачный, всегда теперь тёмный. Комнаты стынут без тепла, постель пуста без любви и в кармане его лежит маленькая горстка сладостей из бара не для кого. Руки хотят быстро закрыть квартиру на замок и уехать куда угодно. Убежать скорее. Навсегда. Но сколько будут продолжаться эти побеги? Всю жизнь? Он сделал шаг навстречу пустоте, когда закрыл глаза. Жутко. Под кожей кровь похолодела. Нужно только дождаться, когда утренний солнечный свет проникнет в квартиру. Волнение отступит и перестанет бить по голове. Но Диана всё ещё была здесь. Сентябрь уже заканчивался, а её смерть продолжалась. У порога Толмачёв замирал в оцепенении и видел фигуру с знакомыми очертаниями: контур пухлых губ, тонкие пальцы рук, скульптурная линия шеи и профиль обрисован тенью стен. Он выдыхал волнуясь, что спугнёт её присутствие и больше никогда не сможет видеть. Дрожал, когда тень становилась всё ближе и ближе. Поиграли в обман и хватит. Но её призрак уходить не спешил. Она обнимала за плечи, водила своим носиком по затылку, сжимала в тиски талию Толмачёва. Если это не к врачам, то что это? Он скривился от страха, перестав дышать, и сполз на пол вниз. Отчётливо слышать шорох, знать её ласки как наяву, как будто она ещё жива, становится личной психушкой. Ник закрывал уши, чтобы не слышать обрывки её ладного голоса в голове. В панике жмурился, как только за тёмной занавеской покажутся её счастливые зелёные глаза и улыбка во весь рот. Пол скрипнул. Вжимаясь в стену Никита прижал голову к коленям. Пусть она уйдёт. Пусть только уйдёт, если уже не может быть рядом.
Глава 4
– Мама!
Костя услышал сдавленый детский крик и подскочил с кровати, метнувшись к открытому окну. Ночь глубокая и сонная тишина. Где он? Тот ребёнок, что разбудил его. Мужчина высунулся наполовину из окна четвёртого этажа. Никого. Накинув на себя футболку, он вышел из квартиры на лестничную площадку. Никого. Крик был настолько отчётливым, что ещё продолжает эхом звенеть в голове. Показалось? Приснилось. Тело Субботина пронзил уже почти октябрьский холод, сквозивший с подъезда и на веках скопилась влага; он прижался спиной к двери и неровно выдохнул. Диана кричала "мама", прежде чем такси сорвалось с обочины. Он думал так. С периодичностью через десять часов каждый день. И не мог представить, что люди за миг до трагедии кричат что-то
На маленькой кухонке в темноте блеснул кусочек рюмлчки. За ней бликанула бутылка. Рефлекторно Костя вынул из шкафчика свою мини реанимацию. Ведь знает, что по другому уже уснуть не сможет. Маме надо позвонить, спросить как она, но время не распологает к разговору. Четыре часа ночи. На вдохе он осушил рюмку и стиснул зубы за неимением закуски под рукой. В телефоне застыло пустое диалоговое окно под абонентом без имени. Зачем его как-то называть, если хватает лишь запомнить две последних цифры. Толмачёв Н. Ни единого слова Костя не написал этому абоненту за семь лет знакомства. Семь лет. Мужчина вытер распалёные губы ладонью и забросил в себя ещё одну порцию успокоительной жижи. «Как ты там?» – нелепо напечатал он и быстро стёр. Мама настойчиво продолжала просить присмотреть за мальчиком, а Костя негодующе кивал ей в ответ и говорил:
– У него же семья есть. Позаботятся. Хватит за него переживать. Подумай о себе.
И мама плакала. Если уж о дочери не получится больше переживать, то должен ведь остаться хоть ещё один ребёнок похожий на Диану, кому она могла бы отдать свою материнскую заботу. А как же Костя? А за Костей кто присмотрит? Кто вытащит из его тумбочки на работе пузырёк с коньяком? Кто заставит его не садиться за руль? Где-то есть кто-нибудь, кто услышит как в его надменном голосе дрожит ранним утром тоска по сестре? Он сидел на кухне и согнувшись над столом ощущал себя брошеным. Забытым ради другого мальчика. «Ему нужнее» – засыпал Субботин по ночам с этой мыслью и отворачивался к стене. Спать. Навсегда до утра.
В университет он опаздывал. Как всегда первая пара начиналась на десять минут позже положенного времени. «Вы долго собираетесь, Константин, мне вам лично звонить вместо будильника, чтобы вы не опаздывали?» – со злостью басил на весь этаж декан, увидев своего подчинённого не на рабочем месте. Совсем сумасшествие. И Толмачёв свои привычки не менял. За двадцать минут до начала нулевой пары топтал пустую аудиторию, смотря как староста приходит только за пять минут до начала.
Костя без интереса наблюдал из окна, как идилия превращается в новую реальность: посреди учебного дня третьекурсника в серой куртке непременно кто-то уводит со двора под руку, чтобы завтра он вновь вернулся.
– Важно помнить, пометьте себе "нота бэне", что сочетание букв произносится как звук…– чётким голосом Субботин не успел договорить, перебивая стук дождя по окнам, как его прервала мелкая дробь кулаком по двери. Через секунду показалась милая, взволнованная знакомая мордашка девушки.
– Константин Николаевич, можно вас? – это была Лена, крепко сжимавшая в руках телефон. Она запомнилась ему как громко смеющаяся подружка Дианы, с которой его сестра первый раз попробовала и покурить на школьном стадионе, и выпить джинтоник на летней отработке. Костя хмуро отложил в сторону методичку и вышел в коридор.
– Здравствуй, – осмотревшись по сторонам, кивнул он девушке, казавшейся слишком миниатюрной для третьего курса.
Лена поправила тщательную укладку, снова заглядывая в телефон.
– Никиту не видел? Толмачёва. Он на звонки не отвечает. Его вторую пару уже нет, – без прелюдий запричитала она, заглядывая в лицо мужчины с надеждой на хороший ответ.
«Ну, вот и приехали. Пятьдесяд студентов учишь, а за одним не усмотрел» – пронеслось в голове раздражение и Костя взглянул на часы.
– Почём мне знать где он? Он с тобой учится, не со мной. Отпросись с пары, сходи к нему, родителям позвони.
– Но ты же присматриваешь за ним, разве нет?
Его сильно уколол упрёк, читаемый за пышными наращеными ресницами и твёрдо сжатыми губами в лиловой помаде. Ты же обещал… Как будто сама Диана смотрела на него и была готова сейчас разразиться на крик ярости. Всем так хотелось защитить обиженного потерей Толмачёва, что никто не мог быть с ним рядом больше часа.
Костя снова посмотрел на часы, остановившись взглядом на большой стрелке. Кажется они не идут.