Граненое время
Шрифт:
Он недоверчиво заглянул в ее прищуренные от солнца добрые глаза. Как она точно угадывает движение его противоречивых мыслей: сама же оттолкнет, сама и остановит вовремя.
— До каких пор это будет продолжаться? — спросил он, не отводя взгляда от ее веселых глаз. — Сказали бы прямо, что...
— Что, что нужно сказать?
— Что я для вас безразличен. Вы знаете, как я отношусь...
— Знаю, все знаю, Федор!
— Так не смейтесь надо мной.
— К слову пришлось, шуткой проверяют серьезное. Но довольно. Мы с тобой отвлеклись. Ты же пришел по делу. Одно могу сказать тебе, что никто не собирается закрывать нашу стройку. Не верь ты всякому вздору.
— Нет
— Это не огонь, а старые головешки. В совнархозе настаивают сохранить план на прошлогоднем уровне, чтобы начать работы на площадке асбестового комбината. Только и всего.
— Старая песня. А у нас паника. Слышат звон, да не знают, где он.
Надя вышла из-за стола. Федор тоже поднялся.
— Желаю вам, Герасимов, успеха в массово-разъяснительной работе!
Она направилась было к выходу, но он удержал ее и, позабыв, где находится, тут же обнял.
— Оставь меня, сию минуту, слышишь!
— Не оставлю.
— Сюда могут войти.
— А мне все равно.
— Какой ты, оказывается, нельзя же так!.. — полушепотом говорила Надя, с беспокойством присматривая за ним из-под опущенных ресниц.
Услышав в коридоре мужские, тяжелые шаги, Федор быстро отошел к окну, распахнул форточку: хоть бы глоток свежего воздуха!
Надя поправила волосы, подкрасила губы и пыталась ладошкой разгладить блузку.
— Ну как я теперь заявлюсь в отдел?
Федор оглянулся, и она торопливо отняла руку от груди, сердитая, недовольная его выходкой. Он виновато пожал плечами и вышел в коридор, осторожно прикрыв за собой рассохшуюся филенчатую дверь с табличкой «Главный инженер «Никельстроя». (Да простит Федора строгий хозяин этой святыни технических идей.)
Надя все еще стояла, опустив руки, задумчиво склонив голову. От прежней ее гордости не осталось и следа. Значит верно, любит, любит она, только все никак не решится ответить на его письма коротенькой запиской. Она будто вымещает на нем свою горькую обиду, которую причинил ей в ранней молодости Николай Терновский, вдруг отвернувшийся от нее в последнюю минуту. О, сколько она пережила тогда! Но разве можно сравнивать Герасимова с Терновским? Тот оказался просто благоразумным трусом. Видно, что ни делается, то определенно к лучшему...
А Федор в это время возвращался на свой объект. Он шел не по изрытой вдоль и поперек строительной площадке, он шел среди тех великолепных воздушных замков, которые Надя время от времени, играючи, разрушала, точно ей доставляло удовольствие наблюдать, как он снова терпеливо восстанавливал их. Неужели она снова разрушит то, что он восстановил сегодня!
Бригада Герасимова заканчивала отделку универсального магазина. Около витрин всегда толпились ребятишки, останавливались, проходя мимо, домохозяйки, чтобы заглянуть внутрь, — много ли еще там работы? Универмаг считался ударным объектом,и бригада не уходила отсюда дотемна.
Но вот опять этот слушок о консервации строительства.
Кто занес его на площадку? То ли долетел он из области на крыльях рейсового «АН-2»? То ли кто-нибудь из увольняющихся, получив б е г у н о к в отделе кадров, решил оправдать себя недоброй выдумкой?
Федор всегда был против, если на стройку принимали всяких бывших, к числу которых он относил недавних заключенных или провинившихся на старом месте: хулиганов, растратчиков, всевозможных прощелыг. Когда его избрали в объединенный партком, он не раз выступал против либералов из отдела кадров. Его поправляли: «Ты не прав, Герасимов. Нельзя отгораживаться от людей
И с этим Зареченцевым нет никакого сладу. Даже полковник Синев, кажется, отступил перед Зареченцевым. Немудрено, что по общежитиям снова пошел разгуливать живучий шепоток о неминуемой консервации строительства, о возможной переброске всех бригад на «Асбестстрой».
А молодежь чувствительна к этим слухам: для нее стройка — архимедова точка опоры. Молодежь приехала сюда, чтобы перевернуть весь мир, и вдруг такое разочарование!
Сегодня даже Арефьев и тот не вытерпел:
— Сходил бы ты, Федор, в плановый. Может, там в курсе дела.
— Может быть, Надежда Николаевна обнадежит нас, — добавил Миша Перевозчиков.
— Не говори чепуха, — одернул его Янсон.
Федор понял, что и его солдаты взвинчены не на шутку.
Возвращаясь из управления треста, он еще издали увидел, что они до сих пор продолжают свой перекур.
— Ну, что нового? — спросил Янсон.
— Ты что-то уж очень светишься, бригадир, как солнышко, — сказал Арефьев.
— Еще бы, от н е е! — ухмыльнулся Перевозчиков.
И опять Мишу никто не поддержал, как бывало раньше. Он сконфузился, притих.
— Я говорил вам, что все это выдумки, — сердито начал Федор, присаживаясь на прилавок. — В общем, будем строить, как строили. Только денег не добавили на текущий год. И хватит этих пустых разговоров, а кому они приятны — скатертью дорога! Задерживать не станем.
— Не надо так, Федор, — сказал Янсон.
— Сам посуди, Роберт, приходит в плановый отдел представитель бригады, хваленной и перехваленной, и спрашивает, скоро ли закроют стройку?
— Неужели о н а отчитала тебя? — засмеялся Борис Арефьев.
— Не расстраивайся, бригадир, о н а все простит, даю слово! — подхватил Миша Перевозчиков.
— Насколько я понимаю в русской грамматике, плановый отдел — мужского рода, — сказал Янсон.
— Для кого — мужского, а для кого — женского!
— Русская грамматика, дорогой Роберт, хитрая штука!
— Все, хватит зубоскалить, — Федор соскочил с прилавка, поискал глазами комбинезон.
— Вот он, твой наряд мужского рода, — подал ему Миша комбинезон. — А вот твоя кисть!..
Герасимов редко обижался на своих ребят, хотя многие из них были моложе его лет на десять. А сейчас и вовсе не обиделся, отметив для себя, что бригада повеселела.