Грани судьбы
Шрифт:
— Нет, но… Я приношу покаяние, и боги прощают мою вину.
— Верно. Грех греху рознь. Если человек искренне раскаялся, то боги могут принять его покаяние. Истина в том, брат Пласил, что люди нужны богам. Не знаю уж зачем, но нужны.
— В интернатуре нас учили, что…
Брат Брабец поморщился, и махнул рукой.
— Ты не на экзамене. Я слышал это много раз.
— Но, разве это не правда?
Отец-дознаватель пожал плечами.
— Откуда мне знать. Боги — это боги. А я всего лишь человек.
— Но ведь мы, инквизиторы, верные слуги богов.
Брабец хмыкнул. Лавируя между столиками,
— Как тебя звать, малыш?
— Эрпоэль, господин, — немного неуверенно ответил паренёк.
— Служишь трактирщику?
— Да, господин, — отвечая на вопросы, мальчишка торопливо переставлял снедь с подноса на стол.
— Отчего твой хозяин подаёт к жаркому медовый, а не острый соус?
— Не знаю, господин. Но если соус тебе не по вкусу, то я…
— Не нужно, — лёгким движением руки инквизитор остановил готового метнуться на кухню Эрпоэля. — Хорошее мясо. Мы с удовольствием съедим его и с таким соусом.
Мальчишка, тем не менее, ушёл очень поспешно. Отец Брабец хмыкнул, качнул головой.
— Видишь, верный слуга. Ничего не знает.
— Он всего лишь ребёнок.
— Боюсь, если у хозяина есть взрослый осёл, от него бы я добился ещё меньше.
— Осёл — жалкая тварь по сравнению с человеком.
— Ты думаешь, что стоишь большего перед богами, чем перед тобой стоит осёл?
Брат Пласил так и застыл с открытым ртом и куском мяса в руке. А отец-дознаватель, как ни в чём ни бывало, принялся обсасывать рёбрышко.
— Отличное мясо, брат Пласил. Отчего ты не ешь?
Мясо было и вправду отличным: сочное, хорошо прожаренное, в меру подсоленное и поперченное. Такое даже инквизиторам случалось отведать далеко не каждый день.
— Прости, отец Брабец, я внимаю твоей мудрости, — смешался юноша.
— Внимай, — милостиво разрешил дознаватель. — Внимай, но не забывай о мясе. Мудрость — вещь очень полезная, но желудок сама по себе не насытит. Что толку мудрецу в познании всех тайн мироздания, если ему нечем насытить утробу. Знавал я аскетов, изнуряющих себя молитвами и постом ради познания мудрости мира.
— И что?
Инквизитор шумно сплюнул дочиста обглоданную кость.
— Смотреть противно. Тощие, плешивые, облезлые и разит от них хуже, чем от шелудивых козлов, не к столу будет сказано. По мне, вся их мудрость медного лорика не стоит. Можно подумать, что этим мудрецам боги второй срок жизни отмерят. Гниют заживо лучшие годы, а потом бессильно воют об утерянном времени. Огурцы плесневелые.
Юноша согласно кивнул. Ограничения интернатуры изрядно тяготили его вольнолюбивую натуру, стремящуюся вкусить радостей жизни. Конечно, получив посвящение и став полноправным инквизитором Света, он приобрёл большие права, но всё равно пока что находился под жесткой опекой старших отцов-инквизиторов, державших молодого человека на коротком поводке.
— Но всё же, отец Брабец, инквизиторы — священники. Разве не священники исполняют волю богов?
— Настолько, насколько способны её постичь. Глупый человек создаёт себе бога по своему образу и подобию. Послушать некоторых мудрецов, — последнее слово
Юный инквизитор молчал, не зная, что ответить. В интернатуре о богах говорили иначе, а эти речи изрядно походили на ересь. Но не может же провозглашать ересь отец-дознаватель. Или он нарочно проверяет молодого адепта на крепость веры?
— Отец мой, нас учили, что боги могущественны, но священникам ведома их воля.
— Не только могущественны, но и непостижимы, брат Пласил. Об этом мало кто думает, а надо бы чаще. Да, священники понимают прямые указания, как этот малыш с подносом. Хозяин говорит ему: "Возьми мясо" — он берёт. Говорит: "Отнеси гостям" — он относит. Но доверь завтра мальчишке управлять харчевней, послезавтра она развалится. Человек, дерзающий говорить, что ему ведомы все божьи помыслы и премудрости — глупец или болтун. Представь себе этого паренька, внушающего своим дружкам, что он знает все мысли и планы хозяина харчевни. Если они умны, то не поверят бахвалу.
После длинной речи отец Брабец освежил горло солидным глотком пива.
— Значит, все люди виновны перед богами, и боги непостижимы? — переспросил молодой инквизитор.
— Истинно так. А потому, разбирая всякое обвинение, надлежит думать только о законе. Законы даны нам божественным Императором и Капитулом. Им воля богов ведома лучше, чем нам, простым братьям.
— Но, отец Брабец, ты же сам только что сказал, что воля богов непостижима? — изумился брат Пласил.
— Боги, боги непостижимы. А воля иногда очень даже постижима, — хмыкнул старший инквизитор. — И потом, человек человеку рознь. Этот трактирный мальчишка выглядит смышлёным малым. Хм…
Из дверей кухни даже не вышел, выкатился трактирщик с деревянной плошкой в руках. Направлялся он, конечно, к столику отцов-инквизиторов.
— Почтенные отцы желали острого соуса? Вот, извольте.
— Неплохо, любезный. Сколько мы тебе должны?
— Два марета.
— Вот, возьми. И пусть твоя харчевня всегда будет так свободна от нечестия, как и сегодня.
На лице у хозяина отразилась такая радость, словно ему во двор прикатили полную бочку золота. Низко поклонившись грозным гостям, он снова попятился от столика, но, наученный горьким опытом, быстро развернулся и торопливо шмыгнул в кухню.
— Да, мальчишка соображает, — констатировал отец-дознаватель. — А бывают такие тугодумы, что страшно сказать. Ну, а мудрость Императора и Верховных Отцов оспаривают только бунтовщики и преступники. Прочие же люди исполняют законы благоговейно и с точностью.
Юноша закашлялся. Старший инквизитор резво вскочил на ноги, обогнул стол и двинул его кулаком по спине.
— Уф, — брат Пласил перевёл дух, — спасибо, отец мой.
На самом деле он вовсе не поперхнулся. Просто, насчёт благоговения и точности отец Брабец хватил, и хватил сильно. Конечно, все наставники врут, только в интернатуре, да и у отца Сучапарека всегда понятно, где правда, а где то, что должно говорить. А вот отец-дознаватель перешел от одного к другому столь резко, что юноша откровенно растерялся.