Грани веков
Шрифт:
Была не была! Ярослав решительно двинулся вперед. Сердце колотилось всё сильнее, по мере того, как он приближался к собору.
Двое бородатых стражников в синих шинелях настороженно поглядывали по сторонам. Один из них заметил приближающегося медика и толкнул напарника, указывая на него.
В груди у Ярослава похолодело. Кажется, опасения подтверждались. Однако, теперь уже не оставалось ничего другого, как идти дальше, шаг за шагом сокращая расстояние до цели.
— Эй, парень! —
Ярослав притворился, что не слышит. До крыльца оставалось еще пара десятков метров.
— Док! К тебе обращаюсь! — повысил голос стражник.
Ярослав поднял на него взгляд.
— Да?
— Что там стряслось?
— Где? — Ярослав непонимающе уставился на заросшее рыжей бородой лицо стражника.
— Ну, там, на площади, — нетерпеливо пояснил стражник, махнув рукой в сторону толпы. — Что за взрыв?
— Аа, — Ярослав судорожно соображал, что сказать. — Торпеду шуйцев подбили, кажется.
— Ну?! — стражник повернулся к напарнику. — Говорил же тебе, Василь! А ты — ракета, ракета!
— Пострадал кто? — обратился он снова к Ярославу.
— Пока нет, — выдавил Ярослав. — Там… связь плохая. Вот, ищу место, где лучше ловит.
Легенда была так себе, но стражей, кажется, устроила — они переключились на обсуждение новости.
Ярослав сделал еще несколько шагов, и уже перевел дух в очередной раз, когда сзади раздался пронзительный писк рации.
Он вздрогнул, и ускорил шаг.
От входа в собор его отделяли последние метры, когда резкий окрик ударил его в спину: — Стой!
Понимая, что это — его единственный шанс, Ярослав бросился вперед.
Стражи что-то кричали вслед, он слышал топот погони за спиной, и мчался, не разбирая дороги.
Он уже нырнул под сень высокой каменной арки, когда острая боль вдруг пронзила лодыжки — Ярослав не сразу понял, что произошло, по инерции летя вперед, и лишь когда сведенная судорогой нога подвернулась, и он с размаху повалился на острые ребра ступеней, вспомнил, что рамки защитного поля вырубают электронику, которой были напичканы его кроссовки.
Застонав, он попытался приподняться, но в этот миг чья-то сильная рука схватила его шиворот, натянув ворот так, что стало нечем дышать.
— Попался, тать! — прогремел над ним голос стража. — Вяжи его, ребята!
В глазах начинало темнеть; пытаясь освободить горло, Ярослав вцепился в куртку, отчаянно натягивая синтетическую ткань.
Пальцы его нащупали крест.
«Не успел…» — промелькнула в голове мысль, а затем на него обрушилась темнота.
***
Ночь. Едва теплящийся огонек свечи перед резным деревянным киотом.
Непослушные крючковатые пальцы перебирают бусины чёток. Он снова и снова кладет земные
«Доброе утро, последний герой. Здравствуй, последний герой!
Ты хотел быть один, это быстро прошло, ты хотел быть один, но не смог быть один,
твоя ноша легка, но немеет рука, и ты встречаешь рассвет за игрой в дурака…»
Он снова слышит эту странную песню, сидя в удивительной белой колеснице, и видит через прозрачное окно залитый разноцветными огнями Вавилон…
Удар колокола возвещает о начале заутрени, вырывая его из мира грёз. На нем снова черные иноческие одежды, а не диковинный блестящий синий кафтан.
Он медленно встает с колен, тело отдается привычной болью, которой никогда не бывает в снах.
Бесполезно… Всё бесполезно!
Он накидывает на плечи свой старый плащ, нащупывает клюку в углу, и прихрамывая, выходит в предрассветную темень. Из деревянной церквушки доносятся обрывки псалмов, в окнах отражаются редкие огоньки лампад, тянет ладаном.
Дойдя до тяжелых деревянных монастырских ворот, он отпирает калитку. Привратник ушел на службу, во дворе никого. За оградой чернеет лес.
«Ярославе!»
Он вздрагивает, и оборачивается, чтобы встретиться взглядом с игуменом. Они смотрят друг другу в глаза и молчат. Оба понимают друг друга без слов.
Он первым отводит взгляд, и плотнее запахивается в плащ.
«Мир ти…»
Он скорее угадывает, чем слышит эти слова, зная, что игумен осеняет его на прощание крестом.
Калитка захлопывается за ним — он снова остается один.
***
Ветер. Соленые брызги прибоя. Крики чаек в небе. Нагретый солнцем песок.
— Ты спишь? Смеющиеся зеленые глаза заглядывают ему в лицо. — Вставай — пошли окунёмся!
Но ему совсем не хочется лезть в воду; слишком хорошо лежать вот так, впитывая всем телом тепло средиземноморского солнца, наблюдать за тем, как она смеётся, любуясь её стройным загорелым телом, пластичными, словно танцевальными, движениями, огненной копной волос.
— Тогда я пошла одна! Смотри, украдут ведь!
Он улыбается.
Она бежит по песку к морю, легкая и грациозная, с шумом и сверкающими брызгами погружается в воду, скрываясь в пенящихся волнах.