Грани веков
Шрифт:
— Симеон в силе, пока жив Борис, — заметил Мстиславский. — Хоть и при смерти, а все ж законный царь…
— Борису, мню, уж недолго осталось, — отмахнулся Шуйский. — Слыхал, он совсем плох.
— Быстро ж до тебя слухи доходят, — Мстиславский сощурился. — Однако ж, того, видать не знаешь, что лекарь при дворе искусный объявился, который то ли волшбой, то ли искусством тайным сумел царя из мертвых воскресить!
Шуйский недоверчиво глянул на Мстиславского. — Шутить изволишь?
— Какие уж тут шутки, — Мстиславский поёжился. —
Шуйский слушал, раскрыв рот, не сводя с Мстиславского глаз.
Тот еще более понизил голос и наклонился к собеседнику.
— Тогда царевна Ксения, дочь его пропавшая, и чудесным образом обретенная, на тело бездыханное накинулась и ножом кровь ему пустила!
Шуйский перекрестился. — Брешешь, боярин! — вырвалось у него.
— Вот те крест истинный, — мрачно посулил Мстиславский. — У всех аж волосы дыбом встали! Я пытался остановить её — да где там! Она как зыркнет на царевича — делай, молвит, как я велю!
— Ну? А тот?
— А что тот? Глазами похлопал, как телок, да и подчинился!
— Ведьма! — прошептал неверяще Шуйский.
Мстиславский мрачно кивнул. — Слушай далее! Первым делом царевна после велела некоего лекаря из темницы привести, того, что с нею пойман в лесах был. Токмо пока ходили за ним, царь Борис богу душу и отдал! Поп уже отходную читал, как явилась царевна с лекарем сим, всех из палат выгнали, а после над телом обряды стали темные совершать! И заклинаниями да снадобьями неведомыми обратно в тело душу вернули!
Шуйский побледнел и впился ладонями в столешницу. Мысли лихорадочно крутились в его голове. Кабы не встреча с тем волхвом, и не свидетельства Мухи, он бы решил, что Мстиславский потчует его сказками. Но теперь он знал наверняка, сердцем чуял, что не сказки это. А коли так, то у Бориса появились сильные, страшные союзники. Стало быть, имелось два пути — либо переманить их, либо…
— Если народ узнает, что царевна в черном колдовстве замешана, — проговорил он вслух, — то великое возмущение на Москве быть может… Не потерпит такого люд православный!
— Вот ты и проследи за этим, — усмехнулся Мстиславский. — Негоже, чтобы палаты царские ворожбой да волхвованием осквернялись. — Куда только святейший смотрит…
— Известно куда, — с досадой проронил Шуйский. — Иов за Бориску всегда горой стоял и стоять будет. Клобук патриарший на нем — его ведь заслуга.
— Так-то оно так, — согласился Мстиславский, снимая со свечи оплывший воск и скатывая его пальцами, — да ведь клобук и на другую голову завсегда надеть можно. А спасаться не токмо на первопрестольной кафедре, а и в монастырях дальних. Скажем, северных землях…
Шуйский улыбнулся. — Вижу, мы с тобой друг друга понимаем, Федор Иваныч. Мыслю, вместе сможем великие дела совершить,
— То наш долг святой христианский, — в тон ему ответил Мстиславский, — защищать отечество в лихую годину. Особливо сейчас, когда войско царевича в Путивле собирается…
— А стало быть, — подхватил Шуйский, — подобает выслать навстречу ему людей, верных царю Борису, самых преданных слуг его!
— Боюсь, немного таковых осталось, — усмехнулся Мстиславский. — Ну а далее — Господь рассудит, на чьей стороне правда. А до тех пор, Вася, надобно быть настороже. Симеон, конечно, без Бориса ничего не стоит, но пока царь жив, может быть опасен.
— Ничего, — протянул Шуйский, улыбаясь каким-то одному ему ведомым мыслям. — На всякого сторожевого пса найдется ошейник…
***
— Акся! Проснись, сестрица!
Ирина с трудом разлепила веки — казалось, она задремала лишь на минуту, однако сквозь окно уже пробивались ранние лучи солнца.
Над нею склонилось встревоженное круглое лицо Федора. Братец нарисовался.
— Который час? — сонно осведомилась она.
На лице отразилось недоумение.
— Первый, сестрица!
— В смысле — первый? — изумилась Ирина. — Я что, полдня проспала?!
— Царевич имеет в виду — первый час дня, — пояснил Коган. Он заснул в кресле у окна и выглядел неважно — под глазами стояли черные круги. — То есть — от восхода солнца. Примерно пять утра по-нашему.
— Сумасшедшие, — пробормотала Ирина.
— Как государь? — спросила царица, которую Ирина не сразу заметила. Она склонилась над спящим супругом и с тревогой всматривалась в его лицо.
— Лучше, — успокоил её Коган. — Но ему все еще нужен покой и присмотр.
— Покой и нам бы не помешал, — буркнула Ирина, подавляя зевок.
Чего они приперлись-то в такую рань?
— Акся, — обратился к ней Федор, — через час — совещание с боярами. Раз уж батюшка не может присутствовать, придется мне его вести. Вы с матушкой тоже должны быть.
Ирина уставилась на него с плохо скрываемой неприязнью. А без батюшки с матушкой и сестрицей, интересно, он никак не может обойтись?
— Приведи себя в порядок, Акся, — чопорно велел Федор, — помолись, поешь, и будь в тронной зале вовремя.
Угу. Зубы еще почистить напомни. Кстати, она сейчас охотно променяла бы любое из своих золотых украшений на тюбик пасты и зубную щетку.
— Пойдем, Ксения, — тронула ее за плечо царица.
— Давид Аркадьевич? — Ирина вопросительно взглянула на Когана.
Тот развел руками. — Все равно сидеть тут всем нет никакого смысла. Царь стабилен, я понаблюдаю.
— Да вы сами то еле на ногах стоите, — покачала головой Ирина. — Нам бы сиделку…
— Будет сиделка, — вмешалась царица, подталкивая Ирину к дверям. — Негоже, в самом деле, царской дочери на мужской половине дворца ночевать, хоть бы и палатах царских!