Грани жизни
Шрифт:
Галина нетерпеливо дернула Петю за рукав и заглянула ему в глаза.
— Ну? Почему ты молчишь, странный человек?
— Видишь ли… — смутился Петя. — Ни о какой роскошной комнате я вообще не думал… ведь нам же будет где жить: мама сказала мне, что перейдет в проходную комнату, а нам с тобой отдаст большую…
— А? Знаю, знаю, — капризно усмехнулась Галина. — Серые комнатенки в коммунальной квартире, в старомодном доме начала тридцатых годов, когда нас с тобой еще и на свете не было!.. Нет, нет… я себе представляю только тот вариант, который обещал мне папа… и ни о каком ином и речи быть не может!
— Так ведь я же, Галиночка, никогда ни о чем подобном и не просил… И лучше бы скорее нам быть вместе в нашей скромной, но, право же, уютной комнате, чем ждать ту роскошную, с полированными шкафами.
— Ах, ты просто чудак! — заспорила Галина. Но, заметив тень раздумья на его лице, заговорила просительно — Но, милый, я как раз связываю одно с другим… неужели ты не почувствовал?.. Ведь когда новый заводской дом будут заселять, я уже буду переходить на второй курс… вот тогда и произойдет наше главное торжество… верно, милый?
Она прижалась горячей щекой к Петиному лицу и несколько минут посидела рядом, то перебирая его волосы, то нежно целуя в глаза. Обезоруженный этой лаской, он уже не спорил с ней. Но когда Галина, откликнувшись на зов матери, опять убежала для каких-то последних хлопот перед приемом гостей, настроение Пети уже переломилось. Он не смог бы объяснить, откуда взялась эта неясная грусть, смешанная с глухой обидой.
На шумном обеде всем было весело, кругом чокались за здоровье и будущие успехи новой студентки. Некоторые, посматривая в сторону Пети, острили насчет спутников в космосе и на Земле. Петр Семенович с радушным смехом поддерживал эти многозначительные тосты, как бы показывая всем: да, да, как видите, мы не скрываем, что этот скромный и способный паренек, жених нашей дочери, через несколько месяцев войдет в нашу семью.
Высокая, еще красивая, хотя и рано располневшая Натэлла Георгиевна тоже ласково и благосклонно посматривала на Петю, выбирала для него самые вкусные кусочки индейки с яблоками и шутливо увещевала добрым голосом:
— Молодой человек должен иметь всегда ха-аро-ший аппетит!
И опять сидящие вблизи гости понимающе и покровительственно улыбались, а Петя все более смущался, и есть ему не хотелось.
С тех пор как Галина появилась в его жизни, Петя все свои чувства и совместные с любимой переживания представлял себе как тайну, которая принадлежала только им двоим. Сейчас ему было еще и досадно за себя: оказывается, он не умеет защитить эту сердечную тайну. Вдруг Пете захотелось незаметно уйти, пока столовую готовят для танцев. Но Галина, почуяв что-то неладное в выражении его лица, подхватила его под руку, что-то нежно зашептала ему и уже не отпускала от себя. Очень внимательна она была к Грише Линеву. Видно было по всему, что она пригласила его прежде всего как Петиного друга. В перерыве между танцами Галина попросила Гришу Линева спеть что-нибудь. Многие из гостей слышали мягкий Гришин баритон в заводском клубе на вечерах самодеятельности и тоже стали просить его спеть. Гриша запел одну из своих любимых песен — «На заре туманной юности».
На Петю эта песня сегодня почему-то производила странное и тревожное впечатление. Картина прощания юноши с девушкой представлялась ему горькой и ужас «ной ошибкой. Если человек любил, зачем же тогда оставлял он свою милую, зачем терзал ее душу ненадежным обещанием, что «когда-нибудь да встретимся»? У ней «занялся дух, сердце замерло», а он что? И как же это можно так расставаться и губить любовь, которой цены нет!
Взглянув на Галину, Петя изумился: она слушала Гришино пение с улыбкой спокойного удовольствия и слегка покачивала в такт мелодии своей зеркально-черной остроносой туфелькой, и, конечно, ни о какой загубленной любви у Галины и мысли не возникало.
Как странно, думалось Пете, влюбленные сидят рядом, ощущают тепло своих рук, а настроения и чувства их совсем не похожи и даже как бы отдалились друг от друга. «Противоречия любви»… — вспомнился ему недавний разговор с Галиной.
Кто-то тронул его плечо. Петя обернулся и встретил добрый и вопрошающий взгляд Петра Семеновича.
— Ты что, тезка, хмуришься? Сердит или нездоров? — шепнул Сковородин.
В эту минуту все гости дружно стали аплодировать Грише. Воспользовавшись этим, Петя подошел к Петру Семеновичу и начал было торопливо рассказывать о планах «семерки». Но Петр Семенович сразу прервал его:
— Потом, потом… Ты же видишь, гости, пение… Вот опять танцевать собираются… Поди-ка лучше пригласи на вальс нашу красавицу!
Сковородин небрежно-благосклонно кивнул ему и отошел. Петя проводил его взглядом сожаления; какой удачный момент потерян! Он не знал, что Петр Семенович не терпел деловых разговоров у себя дома. Другие люди одного с ним поколения хорошо знали и его «философию» по этому поводу: только гений всегда и при всяких обстоятельствах может действовать, а нормальный, даже и даровитый человек, извините, не белка в колесе и должен сохранять свою энергию: пусть хотя одна, малая грань его жизни — его дом, его быт останется неприкосновенным для служебных дел и даже для разговоров на заводские темы.
Многие на заводе, было время, удивлялись: почему это Петр Семенович, отмечавший всегда ярко способных, инициативных людей, сделал своим заместителем Васю Трубкина? Производственники, обучавшие юную заводскую поросль, помнили Васю-фабзайца, маленького, смешного толстячка, который учился ни шатко, ни валко и только, что называется, не портил общей картины заводского обучения. Никого ни разу не порадовав или хотя бы чем-то удивив, Вася Трубкин шел потихоньку-полегоньку и к тридцати двум годам определился как довольно средний инженер. Но вдруг Васе повезло. В половине пятидесятых годов скоропостижно умер первый заместитель Сковородина, старый его товарищ по фронту. Тогда первым заместителем Петра Семеновича стал его второй зам, Виктор Платонов, один из самых заметных на заводе инженеров. Вторым заместителем Сковородина стал Вася Трубкин. Это и вызвало общее удивление: что он нашел в нем? Потом, с чьих-то слов, передавали, что «толстячок Вася» понадобился Сковородину якобы для выполнения разных поручений, от которых следовало освободить Виктора Ивановича Платонова, — так полезнее для дела. Что ж, «сковородинский порученец»— и то ведь удача немалая, говорили на заводе. Неизвестно, знал или нет об этом обозначении его деятельности Вася Трубкин, но он быстро и успешно воспользовался всеми возможностями своего нового положения: получил квартиру в заводском доме, обзавелся модными мебельными гарнитурами, женился на хорошенькой блондиночке и уже был отцом чудесного мальчонки, всегда одетого как на показ. Сообразно новому служебному положению Вася Трубкин усвоил себе новый внешний вид и манеру держаться. В синем или сером костюме, в ботинках на каучуке, Трубкин двигался бесшумно, неторопливо и солидно, сохраняя почти благостно-спокойное выражение лица. Когда он шел по широкой паркетной тропе мимо симметрично расставленных длинных конструкторских столов, его походка, тугие розовые щеки, рыжеватые глазки и гладко зачесанные к вискам светлые волосы — все выражало устойчивый душевный покой и вежливое безразличие ко всем работающим в этом высоком светлом зале. Он знал и слушался только одного человека — Петра Семеновича Сковородина — и только ему улыбался. Выполнив поручение главного конструктора, Трубкин несколько дней находился в состоянии тайного и гордого самоудовлетворения от сознания все возрастающей значимости своей работы. Так же втайне он думал, что именно его работа по выполнению заданий Сковородина значит для главного конструктора гораздо больше, чем «первое заместительство» Виктора Платонова. Ему, этому первому, Вася Трубкин привык не доверять и держался с ним так же вежливо-безразлично, как и с теми, кто не имел к нему прямого отношения. Так и прожил Вася Трубкин около трех лет без неприятностей и разочарований, точно и старательно выполняя поручения и приказы. Разочарование — и сильнейшее! — ворвалось в его благополучную жизнь, как холодный ветер в жаркий день лета. Вася Трубкин был совершенно уверен, что в заграничную поездку Петр Семенович возьмет с собой его, такого необходимого, исполнительного заместителя, который ни от каких заданий не откажется. Узнав, что вместо него, преданного, скромного второго зама, поедет Виктор Платонов, Вася Трубкин почувствовал себя оскорбленным, обманутым, униженным перед всеми. На Платонова он теперь не мог смотреть без содрогания, а все, что было связано с заграничной командировкой главного конструктора, возбуждало в душе второго заместителя столь яростное отвращение, что оно даже напоминало сильную зубную боль.
Ни о каких тайнах и болях трубкинской души Петя Мельников не знал и не подозревал. Он только слыхал от различных людей, что второй заместитель — личность «довольно пустотелая», так как своего собственного мнения ни о чем не имеет. Но сегодня именно от этой «пустотелой личности» Петя узнал поразительную новость, которая скоро стала всем известной: вместе с делегацией крупных деятелей советского машиностроения Петр Семенович «в самом непродолжительном времени отбывает в заграничную командировку — в социалистические страны».
— Да-а… товарищи дорогие, данная оч-чень ответственная командировка оторвет от нас Петра Семеновича уж самое меньшее на полтора-два месяца!.. — с протяжным вздохом говорил ВасяТрубкин, приостанавливаясь то у одного, то у другого стола.
— Что, Петенька? — покровительственно спросил он, приостановившись. — Вы, кажется, встревожены, юноша?
— Да… знаете, как-то вдруг, совсем неожиданно… — не сумев скрыть своей растерянности, признался Петя. Ему некогда было подумать, почему так сочувственно обратился сейчас к нему Вася Трубкин, с которым все разговаривали только по случайному поводу.