Грани жизни

Караваева Анна Александровна

— Вот тут-то я и вижу главный корень твоих размышлений, Петр Николаевич! — не без лукавства заметил Степан Ильич. — Теперь ты мне уже можешь сказать, где и что ты намерен решительно изменить? И далее, имеют эти размышления какую-то связь со «вторым рождением» сковородинского узла «Д»?

— Самое прямое отношение! — твердо ответил Петя.

Развернув черновой чертеж и показав все свои наброски и расчеты, Петя рассказал, что узел «Д» можно Решительно упростить, а значит, сократить время, расход металла и силы людей. — Вот обо всем этом, Степан Ильич, мы и говорили сегодня с Гришей.

Соснин внимательно просмотрел все записи и схемы. Мысли и доводы показались ему здравыми, да и сам Петя сейчас ему

был как-то особенно, по-человечески приятен. Но по многолетней привычке не поддаваться полностью первому впечатлению Степан Ильич сказал серьезным и уже деловым тоном:

— Размышления твои и планы, Петр Николаевич, мне кажутся полезными и содержательными… Но ведь все это делом доказать надо.

— Понимаю, Степан Ильич. О деле мы с Гришей сегодня тоже говорили…

Далее Петя рассказал, что на бюро комсомола уже решено: в помощь созданию первой автоматической линии послать хорошую комсомольско-молодежную бригаду. Эта бригада как раз и должна, в экспериментальном порядке, заняться проблемой «второго рождения» узла «Д».

— Это, выходит, сделать его сызнова — таким, как у тебя на чертеже?

— Да, именно так. Этот новый, более, что ли, лаконичный, узел мы не только сызнова сделаем своими руками, но и самым точным и подробным образом проведем хронометраж всех работ… до последнего винтика. Работать будем в порядке общественной помощи.

— Ну, само собой… если эта помощь принесет практическую пользу нашей первой автоматической, так мы, завод, вашу бригаду, понятно, премируем и вообще по-хорошему отметим.

Потом Соснин спросил, когда Петя покажет свой чертеж Сковородину. Петя ответил, что недели через две чертеж упрощенной конструкции узла «Д» будет показан Петру Семеновичу, который, конечно, одобрит и поддержит начинание заводской молодежи.

— Цель благородная и нужная, но настоятельный мой совет; все нужно доказать и подтвердить делом… уважаемый секретарь комсомола!

Степан Ильич и на другой день несколько раз вспоминал о Пете Мельникове. Быстро взрослеют люди в наше время — давно ли Петя был зеленым юнцом, а сейчас интересное и важное дело задумал.

Пока Степан Ильич размышлял о нем, Петя Мельников в спокойной позе сидел за своим столом у окна в обширном и светлом зале конструкторской. Внешне все выглядело привычно, однако теперь Мельников чувствовал и безошибочно знал: чем бы ни занимался в рабочие часы за своим столом в конструкторской, новые мысли и вообще работа его технического воображения идет где-то рядом, словно касаясь его теплым братским плечом. От этих новых мыслей, казалось Пете, как от пронзительно свежего ветра порой даже волосы поднимаются на голове и дыхание замирает. И до того вдруг обрадуешься иной догадке, что даже заснуть не можешь. Так вот она и сверкает перед тобой, как звезда или как жар-птица из сказки: ну-ка, мол, не упусти меня, сынок, не дай пропасть ни одному моему перышку!.. Так вот взял бы да и выложил все главному конструктору Петру Семеновичу Сковородину, но — невозможно, никоим образом невозможно!.. Петр Семенович не выносит никакой «черновой мазни» и признает только все «взвешенное, доказанное, предельно уточненное как в расчетах, так и в перспективе».

Сколько раз виделось Пете улыбающееся лицо Петра Семеновича Сковородина в тот страстно ожидаемый день недалекого будущего, когда все будет обдумано, взвешено и заявлено ему! «Молодчина, право, молодчина!»— скажет главный конструктор и ласково тряхнет за плечи одного из молодых своих учеников. А про ученика и говорить нечего: счастье его будет так полно и безмерно, что решительно никаких воспоминаний о пережитых трудностях не останется в его памяти.

Вот он, Петр Семенович, сидит за своим столом, всем видимый и сам видящий весь свой родной цех, как он называет конструкторскую. У Петра Семеновича

есть отличный кабинет с кожаной мебелью, но там он сидит редко, предпочитая свой рабочий «капитанский мостик» — так прозвал он угол обширного светлого зала, где стоит его стол. На «капитанский мостик» ведут четыре ступеньки, и на этом-то возвышении в один метр, окруженный стенами из дубовой фанеры и чистого стекла, находится рабочее место главного конструктора. Письменный и чертежный стол, стеллажи, книжные полки, удобные подвесные лампы на блоках — все показывало, что здесь находится главный нерв работы нескольких десятков людей. Петр Семенович любил повторять, что руководитель должен быть всегда на виду своего коллектива и давать возможность каждому работнику в любое время обращаться к нему за советом. Для этого достаточно было чуть нажать кнопку звонка, соединенного с «капитанским мостиком», и увидеть в ответ утвердительный кивок Петра Семеновича: пожалуйста, заходите. Когда Петр Семенович вызывал к себе, на столе вызываемого вспыхивала красная лампочка.

Алый отсвет вдруг разлился по листу на столе Пети Мельникова. Петя встал с места, поднялся по широким паркетным ступенькам и очутился на «капитанском мостике», прямо перед письменным столом Петра Семеновича. Как всегда, Петя почувствовал на себе силу взгляда его металлически блестящих, слегка на выкате темносерых глаз.

— Ты что, Петр Мельников, здоров ли? — тихонько спросил он, лукаво улыбаясь толстоватыми губами и всем своим заметно оплывающим лицом человека за пятьдесят. — Что-то, замечаю я сегодня, ты нет-нет да и засмотришься потусторонним взглядом в неведомую даль… Вот я и забеспокоился, уж не заболел ли ты?

— Нет… я здоров, — смутился Петя. — Спасибо за вашу заботу, Петр Семенович… я здоров.

Петя было поднялся со стула, но Петр Семенович, кивнув ему с той же лукаво-ласковой улыбкой, заставил остаться на месте.

— О чем же тогда ты так размечтался, дорогой мой юноша? Э… не красней… мы все понимаем и сочувствуем: любовь, любовь!.. «Она», конечно, присутствует везде и всюду… Знаем, знаем, сами в свое время такое же переживали.

А «она», — подчеркнуто, с тем же тихим смешком, продолжал Сковородин, — была вчера тобой недовольна… Да, да. Прихожу вчера домой, а моя Галинка, надутая, печальная, спрашивает: папа, ты видел Петю? Конечно, отвечаю, видел: от моего глаза никто не скроется. А в чем дело, дочка? А в том, вздыхает она, что мы с ним (то есть с тобой, красавец!) условились пойти на байдарочные гонки… А Петя, мол, позвонил, что не сможет.

— Но ведь я… ведь мы… — растерянно начал было объяснять Петя, но Сковородни снова остановил его. Предостерегающе подняв большую руку, обросшую русым волосом, он произнес с полушутливой угрозой:

— Любовь, товарищ, тоже свои строгости знает… К тому же, запомни, хорошенькая девушка ничего не прощает, особенно жениху.

— Но, простите, Петр Семенович, у нас же с Галиной потом все разъяснилось, — набравшись духу, сказал Петя. — Галя поняла, что не мог же я вчера, был очень занят… Нельзя было уйти.

— Ну… ладно, ладно, — уже добродушно-ворчливым тоном шепнул Петр Семенович. — Старайся, работай, но дочку мою не огорчай… жених!

Сковородин кивнул и склонился над столом.

Кое-кто оглянулся на Петю, когда он шел к своему столу: не досталась ли, мол, тебе все-таки небольшая взбучка, будущий зять главного конструктора? Но спокойно-задумчивое выражение Петиного лица показывало, что никакой взбучки не было. Но было о чем подумать.

Пете не первый день известно, что некоторые остряки у них в конструкторской называют его «главжених» и «будущий главзять». Не придавая никакого значения этому сомнительному остроумию, он был убежден: девушку можно любить страстно, преданно, или уважать ее как товарища по работе, или просто не замечать ее.