Грани жизни
Шрифт:
— Что-то я не совсем тебя понимаю, Галактион Романович.
— Сейчас поймешь. Вот сегодня сидит рядом со мной на съезде Володя Семенов, сосредоточенный, счастливый — всем, всем счастливый. Смотрю я на него и думаю: эх, молодой ты мой друг и товарищ, наверняка не сидеть бы тебе здесь и не чувствовать бы себя таким уверенным и счастливым, если бы случилось то, что могло случиться!
— А что же… что могло случиться? — глухо спросил Сковородин.
— Рассказ будет недолгий, но не бесполезный для дела.
*
В номере гостиницы на десятом этаже было светло, уютно, по-домашнему тепло. Рубиновые звезды на кремлевских башнях, как бы плавясь в ночном небе, посылали в сторону тихой комнаты свой струисто-алый свет.
Друзья пили крепкий чай и, казалось, не могли наговориться. Началось с рассказа Травина о Володе, о том, что могло случиться и почему этого не произошло.
После окончания института Володя, тогда еще комсомолец, сразу попал на крупный уральский завод. Комсомольская организация вскоре стала его выделять среди других, его уже метили в заместители начальника цеха. У Галактиона Романовича на примете был другой, правда, не им лично подобранный, а тогдашним начальником цеха. Начальнику механического цеха уже было за шестьдесят; в прославленных не состоял, но, как говорится, «хоть старик звезд с неба не хватает, а работяга». Однако» а последнее время со стороны парткома и завкома, а потом и комсомола стали все чаще слышаться замечания по адресу старейшего начальника: показатели работы цеха, который должен быть одним из ведущих на заводе, просто «приплюсовываются» к общезаводским цифрам, и вот так «натягивают видимость»,
будто механический «не хуже людей». Однажды комсомольское руководство прямо заявило директору завода Травину, что начальнику механического и его заместителю уже пора уходить на пенсию. Это заявление было сделано вскоре после того, как начались разговоры о назначении Володи Семенова… Заместитель старого начальника «подбросил» директору мысль о том, что у Володи Семенова уже, конечно, есть «дружки и приятели», которым и не терпится скорее «протолкнуть мальчишку» на ответственный пост. Начальник цеха и заместитель пришли к директору с жалобой.
— Вообрази, вот сидят передо мной два старых коммуниста, старые бойцы гражданской войны. Советскую власть кровью своей защищали… Двое заслуженных, уважаемых людей пришли ко мне с просьбой… оградить их от притязаний какого-то дерзкого и самонадеянного мальчишки!.. Они возмущены и оскорблены, и я тоже. И неизвестного мне Владимира Семенова я прямо возненавидел: бывают же, мол, в нашем обществе этакие беспринципные молодые честолюбцы!..
Но в парткоме, в комитете комсомола и в завкоме, как вскоре убедился Травин, все организационно-технические предложения Семенова единодушно поддерживались как очень полезные для завода и подлинно современные по уровню технической мысли. Травин не желал этому верить. Семенов представлялся ему ловким хитрецом, с которым он не хотел иметь никакого дела. Но, поскольку ему упорно советовали ознакомиться с предложениями Владимира Семенова, поневоле пришлось встретиться с ним.
Худенький высокий юноша держался скромно и с достоинством. Он не замечал гневно-подозрительных взглядов директора, конечно, потому, что был глубоко увлечен работой и убежден в своей правоте.
— Слушаю я его… и против всяких моих настроений все внимательнее, а потом и с возрастающим интересом. Потом он стал мне свои технические расчеты показывать… и это было интересно!.. В тот день я был чертовски занят, и мы условились с Семеновым о новой встрече. Встретились уже как знакомые люди, и я все тверже убеждался в том, что передо мной не только исключительно способный, но и разносторонне технически развитой, последовательно и остро современно мыслящий человек!.. Как должны на месте выглядеть все изменения, им предложенные, он показал мне все предметно, ясно, талантливо. Старые руководители цеха ничего похожего не могли предложить. Винить их за это не приходится: не у всех на всю жизнь сохраняется сила и острота ума и вообще сила человеческая, думалось мне. Вот у меня, к примеру, железное здоровье, но и ему когда-нибудь придет конец… и будет ли честно и нравственно с моей стороны цепляться за свою директорскую должность? А в данный момент, далее подумалось мне, нравственно ли оставить в цехе все так, как было прежде? И разве нравственно не заметить, не привлечь к общему делу этого ярко одаренного молодого инженера?
Ну! — шумно вздохнул Травин, остановившись перед задумчивым Сковородиным. — Теперь понятно тебе, почему так волновался я, слыша в докладе Никиты Сергеевича советы о взаимоотношениях поколений и открытой встрече свежего притока новых сил?
— Да, кто-кто, а я тебя особенно хорошо понимаю, Галактион Романович… тем более, что у меня такого глубокого удовлетворения своей позицией не может быть… История, о которой в течение многих дней говорил весь завод, еще окончательно не завершена. — И Петр Семенович поведал другу все пережитое за последние месяцы.
Травин очень внимательно слушал и неторопливо расхаживал по комнате, заложив руки за спину и делая характерные, чисто «травинские» движения пальцами. А потом сказал:
— Хотя обе наши истории от разных причин, жизненная основа у них одна для всех поколений. Ведь строительство коммунизма — это, брат, сама жизнь, это как воздух вошло во все поры нашего бытия. Но ведь коммунизм вырастает из социализма не как-нибудь стихийно, так сказать, самотеком…
— …а представляет собой процесс быстрого роста производительных сил общества, — продолжал Сковородин.
— А следовательно, и более интенсивное и разностороннее развитие каждой личности! — И темные глаза Травина зажглись острым, требовательным огоньком.
— И вот, друг мой Петр Семенович, когда мы говорим о нашей общей жизненной и принципиальной основе работы для Родины, для партии, отцов и детей всяческих связанных с этим открытий — никак нельзя забывать!
— Да, открытия… это верно, — раздумчиво поддержал Сковородин. — Вот и мне немало нового открыла известная тебе история!.
— Да, брат, об этой диалектике жизни всегда помнить надо, — продолжал Травин. — С одной стороны, новые поколения вступают вместе с нами, отцами, в эпоху практического построения материально-технической базы коммунизма. С другой стороны, молодое поколение и само пробует свои силы и таланты в этом величайшем в истории созидании. С третьей стороны… нельзя забывать, что этому молодому поколению досталось самое большое наследство достижений науки, техники, культуры, а значит, и большие, чем когда-либо, возможности.
— Что ж, абсолютно естественно, — поддержал Сковородин. — Когда они станут старшим поколением, их дети унаследуют еще больше достижений и возможностей.
— А великолепный, вечно молодой итог нашего коммунистического гуманизма! — воскликнул Травин. — Все, что мы делаем, создается для всеобщего счастья, для мира, наша совесть поэтому чиста — только бы старания в деле да дружбы побольше! Все открыто перед нами, все дороги, все возможности, все богатства, знания, труд, мечты!.. Нет тайн и запретов собственничества, все входы для человека свободны — на земле и на морях наших, на высочайших вершинах и в космосе!.. И поэтому, старик, грани жизни, как ты выразился, у нас так органично близки и дополняют друг друга. Оттого-то, если твердо и верно наметилось у человека, а тем более у коллектива движение вперед, например, к более высокой технике, остановить это движение, как и жизнь, невозможно.
— Да, да. Известная тебе история у нас на заводе именно это мне и показала и многому научила, — признался Петр Семенович. — Но вот…
— Что «вот»?
— Она, по сути дела, уже закончилась, все стало на свое место… и надо сделать какой-то, самый последний шажок…
— Это тебе, как я понимаю, нужен этот шажок, — подчеркнул, серьезно усмехнувшись, Травин. — Люди мы с тобой вроде недурные, в огне и беде испытанные. Однако что другим можно, то нам с тобой, старым коммунистам, морально запрещено. Вспомним, если рельс дал трещину, нужно срочно ликвидировать опасность. Если ты ошибся и осознал это, никоим образом не медли, не топчись на месте, выискивая более «удобные» для этого шага обстоятельства… а больше, товарищ, воли и простоты, простоты!.. Возьми, брат, трубку, вызови вашу экспериментальную автоматическую линию и спроси: «А как у вас, товарищи, идут дела?»