Грани
Шрифт:
Михеич подхватил чемодан, а Михаил – свою стопку книг, и они вошли в дом.
Минуя полутёмные сени, они оказались в большой комнате с русской печью. Вдоль стен тянулись широкие скамьи, в центре стоял крепкий стол и несколько табуретов – вот и вся обстановка. Угол украшали образа с вышитыми рушниками. Деревянная из строганных досок перегородка, тянувшаяся не до самого потолка, отделяла другую комнату.
– Готовь ужин, Марья, а я отведу лошадь и скоро вернусь, – приказал Михеич. – Дай гостю с дороги умыться, – добавил он.
Мария
В комнату впорхнула копия Марии, только намного моложе и с подойником. Увидев незнакомого человека, она взглянула на свои ноги, обутые в лапти, смутилась и покраснела.
– Это наша дочь Нюра, – представила её Мария. – Принесла парное молочко, не желаете?
Михаил отказался. Вскоре появился сын Михеича – Василий, тоже в лаптях, однако без тени смущения.
В большой сковороде на таганке вскоре весело за скворчало сало, по дому потянулся аппетитный запах. Михаил наблюдал, как Марья разбивает яйцо за яйцом, казалось, этому процессу не было конца. «Неужели всё это возможно съесть?» – подивился он про себя. Вскоре прибыл и сам хозяин. Марья высыпала на стол деревянные ложки, поставила глиняные кружки, два жбана с молоком, в одном – холодное, а в другом – парное, большую сковороду с невероятным количеством яиц.
Хозяин нарезал крупными ломтями хлеб.
– Негоже Бога гневить, – пробормотал он, – гость в доме, а чем встречаем его? Давай-ка, Марья, поищи в своих закромах. Может, найдёшь чего подходящего для такого случая, – продолжал Михеич, у которого это подходящее за длинную дорогу от райцентра полностью выветрилось.
Мария поднялась, ушла в сени, вскоре вернулась с бутылкой мутноватого самогона. При виде бутылки и при мысли, что придётся это пить, Михаила всего передёрнуло. Михеич разлил по кружкам, в нос ударил запах, от которого аж перехватило дыхание, однако сопротивляться было бесполезно, но налили всё-таки меньше.
Дружно и деловито выпили. Затем началась работа, которая называется «едой». Это действительно была работа, делалась она так же серьёзно и добросовестно, как и любая другая хозяйственная работа. Было важно восстановить растраченные силы, чтобы завтра можно было работать на полную.
Они ели неторопливо и много, воспринимая еду как благо. Они несли к общей миске или сковороде ложку и, зачерпнув, несли далее ко рту, подставив хлеб. Михаил ел мало, насыщение наступило быстро, он с трудом справлялся со своей порцией. Еду ему подали в отдельной миске, он еле осилил.
По завершении трапезы Мария и Нюра ушли, убрав всё со стола, мужчины остались. Михаил поинтересовался, сможет ли он завтра найти Василия Игнатьевича, и Михеич предложил, что утром сам зайдёт к Василию Игнатьевичу и предупредит о визите, а потом они к нему отправятся вместе. Такая готовность Михеича помочь очень понравилась Михаилу.
Вскоре из соседней комнаты за перегородкой раздался голос Марии, что постель готова, и что гость может укладываться спать. Комната оказалась меньшего размера. Слева от входа стояла железная кровать, а справа – топчан. От печи до наружной стены тянулись задёрнутые пологом полати. «Наверное, это и есть кровать Нюры», – подумал Михаил.
Хозяева расположились на полатях, туда же забралась и Нюра. Василий улёгся на топчане.
А Михаил блаженствовал в мягкой кровати. Вскоре ему стало ясно, что никто из хозяев не страдает бессонницей, однако и Михаила этот день, начавшийся с тревог и волнений по поводу представления начальству, вдруг свалил с ног.
Утром Михаил проснулся от ярких солнечных лучей, пробивавшихся через занавеску в окне. В доме было тихо, все давно уже встали и успели разбрестись по делам. На столе, прикрытая чистым полотенцем, стояла еда. Позавтракав, Михаил остался сидеть за столом, не зная, как быть. Возможно, Михеич уже приходил, но не стал его будить, и вот теперь, наверное, придётся самому искать этого Василия Игнатьевича. Однако тревога оказалась напрасной. Объявился Михеич.
– Я уже раз приходил, – подтвердил он догадку Михаила, – но не стал будить, ещё навставаетесь спозаранку. Я был у Василия Игнатьевича, предупредил, что скоро придём. А он, оказывается, уже был в курсе, что Вы приедете. Из района ему позвонили и сообщили новость.
Дом Василия Игнатьевича стоял на другой улице, Михеич повёл прямиком через поле. Василий Игнатьевич, видимо, уже поджидал, так как вышел им навстречу. Высокий крепкий мужчина с чёрными чуть вьющимися волосами и большими прокуренными усами.
Несмотря на грозные усы, глаза светились добродушием.
– Очень, очень рад Вашему приезду, – заговорил Василий Игнатьевич, протягивая руку. – Спасибо Михеич, что привёз и устроил к себе на ночлег.
– Да ничего тут особенного… Мы тут насчёт жилья решили с Марией, если понравилось, так пусть у нас и живёт. А что, школа рядом, наши дети уже выросли, – отозвался Михеич.
– Хорошо, хорошо, спасибо, – ответил за Михаила Василий Игнатьевич, – мы ещё к этому вернёмся.
Михеич, довольный, ушёл; Василий Игнатьевич пригласил Михаила в дом. Первая комната, тоже с русской печью, оказалась большой и светлой.
Дубовый стол на точёных ножках, с высокими резными спинками стулья, буфет тоже с резными украшениями. Сделано добротно, можно сказать, на века, очень хорошим мастером.
Весь угол был завешан образами.
– Богоматерь, – показав на них, пояснил Василий Игнатьевич. – В доме никого, жена на работе в колхозе, мать в огороде, а ребятня с утра умчалась на речку. Так что можно потолковать и здесь. Я вкратце введу Вас в курс дела, потом вместе отправимся в школу к местному начальству, так сказать, представиться.