Граница безмолвия
Шрифт:
А еще старшина сразу же обратил внимание, что маленький караван почему-то шел без ледокола, хотя как раз в этот период в прибрежных водах все еще дрейфовало огромное количество льдин.
Однако больше всего старшину поразил внешний вид судов. Даже издали, в бинокль, было видно, что надстройки обоих судов разворочены, верхняя носовая часть «Вайгача» была то ли срезана, то ли основательно искорежена. Просматривалась вмятина и в правом борту корабля сопровождения.
Сомнений быть не могло: суда явно подверглись атаке, скорее всего — с воздуха, и
— Ты уже обратил внимание, старшина, как их изуродовали? — спросил Загревский, приближение которого Ордаш не заметил.
— Если они шли с Архангельска, то возникает вопрос: где же их подстерегли немецкие штурмовики?
— …И сколько судов было в этом конвое на выходе из порта?
— Придется потерпеть. Скоро все узнаем, — поиграл желваками Ордаш.
— А ведь «Вайгач» могли потопить.
— …И вряд ли этим летом мы дождались бы следующего судна.
— Представляешь, в какой ситуации оказалась бы застава?
— Представляю: до следующего лета пришлось бы тянуть на голодном пайке, без связи и топлива. Но благодаря предусмотрительности нашего командира заставы мы давно начали готовиться к этому, самому худшему варианту, разве не так? — решил подыграть ему старшина. Однако произнес эти слова без какого-либо намека на иронию. Что ни говори, а зимовка предстояла суровая, и Загревский прекрасно понимал это.
— Такого командира ценить надо, старшина.
Но старшина словно бы не расслышал его, а затем, развивая прерванную мысль, как бы размышляя вслух, пробормотал:
— Я вот о чем думаю: откуда в таком далеком тылу появляются германские самолеты? Не решатся «мессершмиты» устраивать охоту на караваны судов в таком безумном отдалении от своих норвежских и финских баз, не имея при этом в запасе какие-то секретные аэродромы в нашем тылу; не обладая какими-то надежными пунктами дозаправки, — с каким-то отчаянием во взгляде обратился он к начальнику заставы.
— Может, ты и прав, стратег, — легкомысленно обронил Загревский. — Да только не нам над этим задумываться. Для нас главное, что судно обеспечения все же пришло. Вот оно! Так что не накаляй обстановку, старшина.
— Как раз на такое восприятие их эскадрилий в наших заполярных тылах германские штабисты и рассчитывают, — еле слышно заметил старшина, хотя и понимал, что «накалять» действительно не время.
Описав полукруг в проливе между островом и материком, «Вайгач» под напряженными взглядами всего гарнизона стал медленно входить в бухту. Забыв об армейской степенности, рядовые пограничники во всю мощь своих глоток кричали «ура!», по-мальчишески визжали от восторга и устраивали на берегу «туземные пляски». С тем же восторгом в душах, хотя и с большей сдержанностью, ожидали швартовки «Вайгача» офицеры заставы. И только взгляд старшины все еще был прикован к эсминцу «Отважному», который, поприветствовав бойцов тремя продолжительными гудками, продолжал медленно двигаться на северо-восток.
Трудно было понять: то ли, помня о вынужденной тихоходно-сти своего израненного корабля, командир таким образом решил «выпросить» у капитана «Вайгача» несколько миль форы, то ли он попросту уводил свой эсминец, пытаясь дотянуть до ближайшего порта?
По сравнению с небольшим заливом, транспортнопассажирское судно выглядело настолько огромным, что, казалось, вот-вот вспашет бортами его берега. Но удивительное дело: как только «Вайгач» полностью вошел в саму Военную бухту, крики и пляски на берегу вдруг прекратились. Первым на это обратил внимание политрук Ласевич, который на какое-то время отдалился от группы командиров, но теперь вновь оказался по левую руку от старшины.
— Странно, а ведь теперь уже никто от радости не бесится, — с явной озабоченностью произнес он. — Как только убедились, что это действительно судно обеспечения, так и приуныли.
— Радоваться-то особо нечему, — обронил Ордаш.
— Не скажи, старшина. В прошлом году во время швартовки бойцы такое вытворяли, что, казалось, половина из них сойдет с ума. Швартовые канаты целовали.
— Помню. В прошлом году я прибыл сюда на этом же судне.
— Тогда ты все видел: как бойцы вели себя тогда и как теперь.
— Просто большинству наших бойцов кажется, что в залив входит какое-то иное судно. Не то, которого они так долго ждали.
— Мне и самому кажется, что это другое судно. Хотя и с тем же названием. И дело тут не в снарядных отметинах и искореженных бортах.
Когда «Отважный» миновал створ залива и достиг отмели, за которой начиналось русло реки Тангарки, Ордаш на несколько минут оторвал от глаз бинокль и снова взглянул на сгрудившихся на вершине плато солдат. Они сбились в три группы и молча наблюдали, как там, внизу, врезается в бухту, а кажется, в сам материк, пароход, которого они с такой надеждой и с таким отчаянием высматривали.
В их позах, взглядах, резких и, казалось, совершенно непроизвольных жестах улавливалось напряженное ожидание. Ни во взглядах, ни в сдержанных словах, которые время от времени слетали с потрескавшихся от полярных ветров солдатских губ, — ничего, кроме ожидания.
— В прошлом году этот корабль привозил сюда мир и жизнь, а кое-кому еще и несколько писем, новые звания и демобилизацию, — произнес он, как бы дополняя сомнения политрука. — А теперь для всех нас он привез только одно — войну. Холодное, смертельное дыхание войны.
— Черт, я совершенно забыл о войне! — воскликнул доселе отмалчивавшийся, но краем уха прислушивавшийся к их разговору начальник заставы. — Точно. Это же «корабль войны»! В этом-то и все дело.
Но когда половиной своего корпуса «Вайгач» все же протиснулся в бухту, несколько солдат не выдержали и с радостными возгласами побежали по дороге-тропинке вниз, к причалу. За ними подались все остальные. Даже часовой оставил свою вышку, а дневальный — свой пост в казарме и, по-ребячьи взвизгивая и подпрыгивая, понеслись к океану.