Граница безмолвия
Шрифт:
— Итак, — поднялся начальник заставы, завершая свой «военный совет в Филях», — общая ситуация безрадостная. Хотя и не безнадежная. Прежде всего следует позаботиться об элементарном выживании заставы — о том, чем кормить и обогревать людей. Если эту задачу мы не решим, никакой подземный лазарет нас не спасет: отощавшие от недоедания, мы попросту вымерзнем, как мамонты.
15
К стоянке «Призрака» Кротов и Бивень пришли как раз вовремя. В ожидании их пилот решил прогуляться по живописному предгорному ущелью, но увлекся так, что не заметил, как выход из него преградила
Подвела Красильникова беспечность. Уверовав в том, что вокруг ни души, он отправился в эту длительную прогулку, будучи вооруженным лишь пистолетом, хотя в кабине у него имелась винтовка. Да к тому же нарушив жесткий приказ коменданта базы: от самолета ни на шаг!
Несколькими выстрелами — двух хищников убив, а одного ранив, — лейтенанту удалось развеять волков и прорваться сквозь скальную горловину, однако стая взяла его в полукольцо и, хотя и не спеша, но упорно преследовала. Хищники словно бы ожидали, когда человек израсходует последний патрон, оставленный уже для себя.
До самолета все еще оставалось метров двести, к тому же отступать Красильникову приходилось по низине, усеянной мелким гравием и острыми камнями, порой ««переправляясь» через валуны. Несколько раз он падал, постепенно — от страха и усталости — теряя силы, а стая все наседала и наседала.
Первым эту сцену заметил Бивень. Выйдя из-за невысокого, ливнями и морозами иссеченного хребта, он мгновенно оценил обстановку, а главное, безошибочно определил вожака стаи, которого подстрелил с первого же выстрела. Именно подстрелил, а не свалил наповал, потому что знал: мгновенная гибель вожака особого влияния на стаю не оказывает. В страх хищников повергают его мучения, его предпогибельный вой. Еще два выстрела, уже вдогонку, окончательно загнали уцелевших волков в ущелье, позволив Красильникову предстать перед комендантом. Тот не стал ни орать на него, ни просто упрекать, а, ткнув дулом винтовки в горло, заставил в таком состоянии пятиться, пока тот не уперся спиной в высокий ребристый валун.
— Завтра же начнешь давать мне уроки пилотажа, висельник ты пропойный, — прохрипел он, теперь уже просверливая грудь пилота.
— П-пил-лотажа? — заикаясь, спросил тот, не понимая, к чему это было сказано. — Уроки? Вам?
— Нет, архистратигу Михаилу. Я ведь только потому и не могу пристрелить тебя сейчас, что некому будет поднять в воздух эту стрекозу, — кивнул он в сторону самолета.
— А когда обучу? — наивно поинтересовался пилот.
— Как только обучишь, пристрелю при первом же подобном на-рушении дисциплины. Перед строем. В назидание всем прочим. Так что придется тебе в учительстве пилотажном очень даже постараться.
— Да уж, стану я ради собственного убиения стараться, — огрызнулся Красильников.
Как только они поднялись в воздух, Кротов приказал взять курс не на базу, а на слияние Эвены с Тангаркой. Он словно бы предчувствовал, что, оказавшись над плесом реки, увидит за холмистой грядой тангарского правобережья, километрах в пяти-шести юго-восточнее устья Эвены, стадо оленей.
— Сдается мне, что стадо это не дикое! — прокричал он на ухо пилоту.
— Поохотиться решили? — осклабился лейтенант. Об обиде, нанесенной ему штабс-капитаном, казалось, было забыто.
— Считай, что поохотиться, — проворчал Кротов, а еще через минуту, заметив аборигена верхом на олене, приказал: — Снижайся и подбирай лужайку для посадки. Поближе к стаду.
Поняв, что самолет садится, всадник сразу же погнал своего сохатого к месту приземления. На вид ему было около пятидесяти, на нем была короткая облезлая куртка из оленьей шкуры, такие же старые облезлые унты и толстые, разорванные в нескольких местах ватные штаны.
— Ты кто: ненец, долган, эвенк, манси? — сурово спросил Кротов, как только оленевод спешился.
— Эвенк, однако, начальника, — проговорил пастух, не вынимая потрескавшейся трубки из таких же глубоко потрескавшихся губ.
— Кого-либо из рода Оркана знаешь? — штабс-капитан специально расстегнул кожаную меховую куртку без каких-либо знаков различий, под которой просматривалась красноармейская гимнастерка.
— Знаешь, однако, начальника. Моя — из рода Оркана.
— Что ты сказал?! Ты утверждаешь, что принадлежишь к роду Оркана?!
— Ты-ты, утверждаешь, — добродушно кивал эвенк. — Никола из рода Оркана, — тыкал себя пальцем в грудь. — Барс-Оркана, Мудрый Оркана.
— Его так величают у вас: Мудрый Оркана?
— Так величают, однако.
— Значит, тебя сам Бог послал. Где стойбище старейшины?
— Три дня, — показал пастух на растопыренных пальцах, — на олене ходи. Стойбище смотри. Туда ходи, — показал он в сторону видневшейся вдали холмистой возвышенности, посреди которой особо выделялся конусообразный, похожий на окаменевшую ярангу, холм. — Большой стойбище рода Оркан, князьца [48] эвенка Оркан, однако, начальник.
48
«Князьцами» эвенки называли старейшин, объединявших под своим началом несколько породненных родов.
— Ну, насколько он на самом деле мудр — это нам еще предстоит увидеть. — пробормотал себе под нос Кротов. — Что он там делает, оленей своих пасет?
— Простой эвенка олени пасет, князьца эвенка Мудрый Оркан много думы думает. Он говорит: «Орон ачин — эвенки ачин».
— Никола сказал: «Нет оленя — нет эвенка», — перевел штабс-капитану приблизившийся к самому его плечу Бивень. — Поговорка такая эвенко-тунгусская.
— Глубочайшая мудрость, — процедил Кротов, глядя куда-то в серое поднебесье. — Вполне достойная Мудрого Оркана. И хорошо, что Никола то ли не уловил его сарказма, то ли попросту не придал ему значения.
— Ты летишь туда, к Оркан летишь? — спокойно поинтересовался он.
— Нет, в Тюмень, — наугад махнул Кротов куда-то в южном направлении. — Большой город Тюмень. Слыхал о таком?
— Тюмень слыхал, Тобольск слыхал. Ишим опять слыхал. Никола Оркан много слыхал. Три года в Туре [49] школа ходи.
— Да ты у нас, вижу, грамотей.
— Нет, Никола не грамотей. Олень — Оркан — грамотей. Армия служит, граница служит. Шибко грамотей. Ефрейтор, однако. Оленя-Оркана молодая жена Мудрого Оркана родила [50] . На берегу океана служит. Большой начальника военный будет.
49
Поселок Тура — административный центр Эвенкии.
50
Еще и в 1940-х годах в эвенкийских общинах встречалось многоженство. Бывали случаи, когда состоятельный эвенк мог иметь до пяти жен.