Граница надежд
Шрифт:
Марков опять пошучивал, и вокруг него собралась самая большая группа.
Пожелав Дишлиеву спокойной ночи, я только было собрался уходить, как над районом казарм разнесся сигнал тревоги. Мы прислушались. С тех пор как я надел форму, не прошло и десяти дней, а мне казалось, будто вся моя жизнь прошла под звуки этого сигнального горна, словно я родился в казарме.
— Ну, доброе утро! — раздался рядом голос Дишлиева. — Здорово получилось. Не стоило и раздеваться.
Я ничего не ответил. Опять мы оказались вдвоем, опять шли рядом и наблюдали, как
Только тогда я заметил Велико и командира дивизии у небольшого кургана перед самым фронтом батальона. Они направлялись к нам.
Командир дивизии обошел весь строй и остановился.
— Товарищи, — начал он, — мы собрали вас со всей Болгарии, чтобы вы послужили родине. Немало разочарований пережили вы в этом районе, но и немало солдатских радостей. Страна наша маленькая, но очень многие зарятся на нее. Сегодня ночью вы выступаете для охраны границы. Уходите на боевые рубежи. Я верю, что вы будете верны присяге. Сохраните незапятнанным имя болгарина! Подпоручик Дамянов, ведите людей!..
Остановившись возле меня, Велико указал мне маршрут, объяснил задачу. Роты проходили мимо меня и исчезали в воротах, а я думал о Венете. Найдется же кто-нибудь, кто сообщит ей о нашем уходе. Моя лошадь рыла снег копытами и время от времени ржала от нетерпения.
— Вот и все! — сказал напоследок Велико и провел рукой по ее гриве. — Я пойду с другими батальонами. Завтра к обеду наведаюсь к тебе.
Мы с Дишлиевым сели на лошадей. Я отпустил поводья, и лошадь двинулась вперед. Из-под копыт разлетались грязные ледяные комья. Дишлиев не отставал от меня. Вот он поравнялся со мной.
— Я поеду в голове колонны, а ты следи за замыкающими! — крикнул я и пустил лошадь в галоп.
— Понял! — ответил он, натягивая поводья. Его лошадь начала отставать. Солдаты уступали мне дорогу. Кто знает, о чем они думали... В одном я был совершенно убежден: в тот момент в них не было никакого озлобления, а лишь небольшая усталость от пережитого и некоторая робость перед неизвестностью.
Батальон остался позади меня. Только теперь я осознал: судьбы скольких людей доверены мне! А ведь я едва знаком с десятком из них.
Когда я остановился перед Марковым, тот поднял голову и посмотрел на меня.
— Как дела? — спросил я.
— Идут, товарищ подпоручик. Мы в порядке, и дела у нас в порядке.
Я поехал дальше. Раз солдаты шутят, значит, действительно все в порядке.
Не знаю почему, но в ту ночь я поверил в своих солдат. Может, потому, что увидел их всех вместе, ощутил их силу, ту самую мужскую силу, которая всегда покоряет.
Привалы следовали один за другим. Время от времени до меня доносилось позвякивание солдатских котелков, где-то на скорую руку разжигали костер, кто-то отплясывал у огня. В такие ночные мгновения особенно остро ощущаешь полноту жизни.
Начало светать, а колонна продолжала двигаться. Я все
Когда я поравнялся с ним, Марков вышел на дорогу и спросил:
— Товарищ подпоручик, можно ли во время следующего привала прийти к вам?
— Как это прийти ко мне? — не понял я.
— Нас несколько человек. Хотим поговорить без свидетелей. Это необходимо.
— Снова какая-то шутка? — спросил я некстати.
— Может быть, да, а может, и нет. Все бывает... — Он чего-то недоговаривал.
— Хорошо. Если это необходимо, найдите меня. Я буду в середине колонны. Вы всегда сможете подойти ко мне.
Марков кивнул головой и убежал вперед.
Вскоре со стороны головы колонны послышался сигнал об очередном привале. Я очень удивился, когда увидел, что Марков идет ко мне с теми солдатами, которых в предыдущий вечер я застал в трактире. Они прокладывали себе дорогу среди рассыпавшегося строя батальона и в конце концов добрались до меня.
Я увел их в сторону от дороги. Ждал, когда они заговорят, но они молчали.
— Вы хотели поговорить о чем-то, — нарушил я молчание.
— Не знаем, с чего начать, — откликнулся Марков. — История длинная и, как говорят у нас в Габрово, насколько она сложная, настолько и простая. Даже как-то неловко об этом говорить.
— Что-нибудь случилось во взводе? — Я не скрывал своего недоумения.
На сей раз отозвался ефрейтор, которого я в тот вечер посылал в больницу к Венете.
— Мы виноваты, товарищ подпоручик. Оказались в тупике. Наткнулись на плохих людей и едва не совершили непоправимое.
— Говорите прямо. Чем вы встревожены? Раз пришли ко мне, значит, на то есть причина. Если вы меня боитесь, то лучше не начинать разговор.
— Нет, мы не боимся... — продолжал ефрейтор. — Дело в том, что после того вечера в трактире нам стали понятны многие вещи. Оттуда все и началось. Тот мужчина, которого вы выставили, предложил нам деньги, чтобы мы провели его и еще несколько человек через границу. Он знал, что вскоре мы отправимся туда. И мы пообещали. Потом пришли вы, и все поставили на свои места. А то, что было в сосновом лесу, заставило нас испытать жгучий стыд. Тогда мы решили собраться вместе и подумать. Нет, мы не пытаемся избежать ответственности, хотим лишь предотвратить переход тех людей на ту сторону.
Ефрейтор говорил нервно, и казалось, что каждое слово причиняет ему душевную боль. Остальные молчали, уставившись в землю. Вероятно, в последний раз размышляли над тем, правильно ли они решили этот вопрос.
— Сколько их? — спросил я после паузы.
— Двое мужчин и одна женщина. Насколько я понял, женщина — Стефка Делиева.
— А как вы с ними договорились?
— На следующий день после того, как мы прибудем на границу, я скажусь больным и отправлюсь в пограничный городок на медицинский осмотр. В больнице меня будет ждать их человек. Пароль — «Карабин».