Граница надежд
Шрифт:
— Я Венета Дамянова, — ответила я, и меня снова охватила тревога.
— Наконец-то! — вздохнул он и вытер лицо пилоткой. — Я уж думал, что никогда до вас не доберусь. Здесь страшнее, чем в тюрьме.
Он выпалил все это скороговоркой, а у меня сердце сжалось.
— Случилось что-нибудь? — спросила я, а солдат только рассмеялся.
— Что-то очень значительное, товарищ Дамянова. Мы были вместе с товарищем подпоручиком, и он приказал: «Ефрейтор Петров, беги в больницу, в палату номер четыре, и передай моей
То ли я плохо расслышала, то ли не смогла воспринять до конца то, что мне сказал ефрейтор, но я только спросила:
— А почему он не пришел? — и сама удивилась своим словам.
— Но... Он только это просил передать. Да, вот еще что: ключи находятся у него. Но он пошел в казарму. Совершено нападение на склады. Какие-то диверсанты... Такая началась перестрелка, такая пальба! Ну, мне тоже нужно идти. Неизвестно, куда нас этой ночью пошлют. — И он нахлобучил пилотку. — Извините!
Я хотела пойти за ним следом, но сестра мне не позволила. Солдат пустился бежать, и полы его шинели развевались, как крылья.
Я очень разволновалась: подумать только — с завтрашнего дня у меня будет собственный дом...
— Сегодня вы чересчур долго не ложитесь, — донесся до меня негромкий голос сестры.
— А ты слышала, что сказал ефрейтор?
— Пойдемте в палату. Вы же вся дрожите.
— Нападение. Перестрелка...
— Мужские дела, — попыталась успокоить меня сестра.
— Война продолжается.
— В коридоре холодно.
— А там, у складов, тепло? Может, там умирают люди, чьи-то надежды?
— Не думайте об этом! Уже поздно. Скоро дежурный врач будет делать обход.
— Да, возможно, уже поздно... Ключи находятся у него... Слышала, что сказал солдат?..
— Вы выспитесь, и завтра все будет в порядке. — Сестра подхватила меня под руку и повела в палату. Я не чувствовала ни ног, ни головы. В моем сознании запечатлелось лишь несколько слов, сказанных сестрой.
— Завтра все будет в порядке, — повторяла я и покорно плелась рядом с ней.
Майор Велико Граменов. Сегодня утром мне повстречался один из солдат и спросил:
— Товарищ майор, а их расстреляют?
Не ответив ему, я задал вопрос:
— А как бы ты поступил?
— Ненавижу людей, которые не оправдывают доверия других! — горячо ответил он.
— Тогда...
— Понимаю!.. И все же...
— И все же мы люди. Потому-то и придуманы такие слова, как «ошибся», «раскаиваюсь», «смягчающие вину обстоятельства...».
— А разве раскаяние не родная сестра малодушия, товарищ майор? — продолжал солдат.
— Это зависит от того, в чем и как ты будешь раскаиваться. Все должно исходить из сердца.
И солдат ушел.
Комната, в которой находились
— Хочешь их сам допросить? — спросил он.
— У меня есть для этого основания.
— Не буду тебе мешать. Что-то опять голова раскалывается.
Я приказал часовому никого не впускать к нам и открыл дверь. Двое солдат на деревянных нарах. Я сразу же узнал второго юношу. Он работал на огороде нашего полка.
Оба тотчас же вскочили. Кочо встал и прислонился к стене, не зная, куда девать глаза.
— Почему вы сдались? — спросил я.
Они не ответили на мой вопрос.
— Не думаете ли вы, что молчание вам поможет? — обратился я уже только к ездовому.
— Я боюсь тюрьмы.
— А пули не боишься?
— Я вышел вперед, чтобы меня убили, но они не стали стрелять.
— Уж лучше бы ты выстрелил в меня, чтобы было за что умереть.
— Да как такое могло прийти вам в голову?.. Да я никогда... — В его глазах блеснули слезы.
— Вытри глаза!
Он провел рукавом по лицу и снова застыл.
— Я пришел, чтобы сказать тебе, что и сейчас не стыжусь того доверия, которое оказывал тебе. А ты плюнул на него.
— Я хочу умереть.
— Это легче всего. Жить — куда труднее.
— Уж лучше пусть я умру. А этот не виновен. Я его заставил уйти со мной.
Мне нестерпимо трудно было и дальше держаться в таком же духе. Я понимал всю трагичность ситуации, однако ничем не мог помочь, не мог успокоить их. Он жив и останется жить, но не это было самым главным. Он не оправдал доверия, а теперь снова хотел его завоевать, хотя бы ценою своей смерти.
Второй солдат заплакал, как ребенок.
— Пешо, хватит! — приказал ему ездовой, и тот замолк.
Мне нечего было им больше сказать. То, что ездовой сообщил в письме, оказалось правдой, а мне больше ничего и не нужно было. Он не обманул меня.
Я вышел из комнаты. Драган стоял у самой двери. Сигарета дымилась в его руке.
— Ну как, доволен? — спросил он, когда я поравнялся с ним.
— Я не обманулся.
— Что ж, значит, опять я окажусь виновным?
— Солдаты понесут наказание, но ни в коем случае они не должны быть приговорены к смертной казни, — ответил я.
— Ты говоришь так, словно перед тобой стоит жандарм, — сказал Драган.
— Я говорю с тобой, Драган. А станешь ли ты жандармом или нет, жизнь покажет. Не только служебное положение, которое мы занимаем, создает нам имя, — ответил я.
— Займись-ка лично третьим батальоном. Павел чересчур молод.
— А ты займись теми, кого считаешь уже обезвреженными. Буквально несколько дней назад Стефка Делиева посетила мой дом.
— Наконец-то ты заговорил по-человечески, — сказал Драган.