Граница вечности

Фоллетт Кен

Валли подал прошение о предоставлении западногерманского паспорта, который выдавали перебежчикам автоматически.

Он был свободен. Он бежал от удушающего пуританизма коммунистического режима Вальтера Ульбрихта. Он мог играть и петь все, что ему захочется.

И он был несчастен.

Он страдал по Каролин. Он чувствовал себя так, словно потерял руку. Он думал о том, что скажет ей или спросит ее сегодня вечером или завтра, потом вдруг вспоминал, что не мог говорить с ней. И ужасное воспоминание действовало на него, как удар в живот. Если он видел красивую девушку на улице, он представлял, что он и Каролин могли бы делать в следующую субботу в фургоне Джо. Потом он сознавал, что больше не будет вечеров в фургоне, и ему становилось горестно. Он проходил мимо клубов, где он мог бы получить возможность выступать, и задумывался, а станет ли он вообще петь, если Каролин не будет рядом с ним.

Он разговаривал по телефону со своей сестрой Ребеккой, и она настаивала, чтобы он приехал в Гамбург и жил с ней и ее мужем, но он поблагодарил ее и отказался. Он не мог заставить себя уехать из Берлина, пока Каролин еще находилась на Востоке.

Мучительно скучая по ней, неделей позже он пошел со своей гитарой в фольклорный клуб «Миннезингер», где познакомился с ней два года назад. При входе висело объявление, что в понедельник клуб закрыт, но дверь была открыта, и он вошел.

Занимаясь подсчетами в гроссбухе, в баре сидел молодой ведущий программы и владелец клуба Дании Хаусман.

— Я помню тебя, — сказал он. — «Близнецы Бобси». Вы отлично пели. Почему вы ни разу не появились?

— Полицейские сломали мою гитару, — объяснил Валли.

— Но сейчас у тебя, как я вижу, другая.

Валли кивнул.

— Но я потерял Каролин.

— Что ж ты так? Она хорошенькая девчонка.

— Мы оба жили на Востоке. Она еще там, а я смылся.

— Как?

— На фургоне через заградительные барьеры.

— Так это был ты? Читал в газетах. Ловко получилось, что и говорить! Но почему ты не взял ее с собой?

— Мы договаривались, но она не пришла.

— Скверно. Выпить хочешь? — Дании зашел за стойку.

— Спасибо. Я хочу вернуться за ней, но теперь меня разыскивает полиция как подозреваемого в совершении убийства.

Дании налил два бокала пива.

— Коммунисты подняли большой шум вокруг этого дела. Они обвиняют тебя в насильственном преступлении.

Они также потребовали экстрадиции Валли. Правительство Западной Германии отказалось, заявив, что пограничник стрелял в гражданина Германии, который хотел проехать с одной улицы Берлина на другую, и ответственность за смерть лежит на неизбранном восточногерманском режиме, который незаконно лишил свободы свое население.

Разумом он не считал, что совершил проступок, но сердцем не мог смириться с мыслью, что убил человека.

— Если я перейду границу, они арестуют меня.

— Как пить дать.

— И все же я не знаю, почему Каролин не пришла.

— И ты не можешь вернуться, чтобы задать ей этот вопрос. Если только…

Валли навострил уши:

— Если только что?

Данни немного помолчал.

— Ничего.

Валли поставил свой бокал. Он не хотел упускать случая.

— Ну, давай, что если?

Дании задумчиво сказал:

— Из всех жителей Берлина я стал бы доверять только тому, кто убил восточногерманского пограничника.

Это просто сводило с ума.

— Что ты темнишь?

Данни все еще не решался.

— Так, слышал кое-что.

Если он только слышал кое-что, он не стал бы так скрытничать, подумал Валли.

— Что ты слышал?

— Можно вернуться, минуя КПП.

— Как?

— Не могу сказать.

Валли разозлился. Данни словно водил его за нос.

— Тогда какого хрена ты заговорил об этом?

— Остынь. Сказать я не могу, но отведу тебя к одному человеку.

— Когда?

Данни подумал немного и ответил вопросом на вопрос:

— Ты хочешь вернуться туда сегодня? А сейчас хочешь?

Валли испугался, но не колебался.

— Да. Но почему такая спешка?

— Чтобы ты не успел никому разболтать. Они не то чтобы профессионалы в обеспечении скрытности, но и не круглые дураки.

Он говорил об организованной группе. Это казалось многообещающим. Валли встал с барного стула.

— Можно я оставлю здесь свою гитару?

— Я уберу ее. — Дании взял инструмент в чехле и закрыл его в шкафу, где лежали другие инструменты и усилители. — Пойдем, — сказал он.

Клуб находился неподалеку от Курфюрстендамм. Дании запер дверь, и они пошли к ближайшей станции метро. Данни заметил, что Валли хромает.

— В газетах писали, что тебя ранили в ногу.

— Да. Болит ужасно.

— Думаю, тебе можно доверять. Тайный агент Штази не пойдет на то, чтобы простреливать себе ногу.

Валли не знал, то ли радоваться, то ли дрожать от страха. Неужели он сможет вернуться в Восточный Берлин — сегодня? Это казалось несбыточной надеждой. И в то же время он ужасно боялся. В Восточной Германии еще существовала смертная казнь. Если его поймают, ему, вероятно, отрубят голову на гильотине.

Валли и Данни поехали на метро через весь город. Валли вдруг пришло в голову, что это могла быть западня. У Штази наверняка есть агенты в Восточном Берлине, и владелец «Миннезингера» мог быть одним из них. Неужели они станут прилагать столько усилий, чтобы поймать Валли? Это такая морока, но, зная, какой мстительный Ганс Гофман, Валли допускал такую возможность.

В вагоне метро Валли исподволь наблюдал за Данни. Мог ли он быть агентом Штази? Трудно себе это представить. Данни лет двадцать пять, у него длинноватые волосы, причесанные вперед по последней моде. Носит ботинки без шнурков с заостренными носами. Его клуб пользуется успехом. Он чересчур беззастенчив, чтобы быть полицейским.

С другой стороны, на своем месте он идеально подходил, чтобы держать под наблюдением антикоммунистически настроенных молодых людей в Западном Берлине. Вероятно, большинство из них приходили в его клуб. Он должен знать почти каждого студенческого лидера в Западном Берлине. Интересовалась ли Штази, что делают такие молодые люди?