Граница вечности
Шрифт:
— Твой рассказ великолепен, — сказала Таня. — Не просто хороший, а превосходный.
Он улыбнулся.
— Спасибо. Вероятно, что-то стоящее может родиться в этом ужасном месте.
— Не я одна восхищалась рассказом. Редакция «Нового мира» приняла его для публикации. — Его лицо засветилось радостью, но она должна была огорчить его. — После смещения Хрущева им пришлось отказаться.
Василий упал духом, потом он взял еще горсть орехов.
— Не удивляюсь, — заметил он, обретая уравновешенность. — По крайней мере, им понравилось. Это важно. Стоило писать.
— Я сделала несколько копий и послала их — конечно, анонимно — кое-кому из тех людей, которые получали «Инакомыслие», — добавила она и немного помолчала. То, что она собиралась сказать, было смело. Сказанного слова не воротишь. Но она решилась. — Единственно, что я могла бы попробовать, это переслать экземпляр на Запад.
Она увидела, как в его глазах вспыхнул огонек оптимизма, но он сделал вид, что сомневается.
— Для тебя это небезопасно.
— И для тебя.
Василий пожал плечами.
— Что они могут мне сделать? Сослать в Сибирь? Но ты можешь потерять все.
— Мог бы ты написать еще рассказы?
Из-под пиджака он достал большой потрепанный конверт.
— Я уже написал, — сказал он, отдал конверт ей и выпил пиво.
Она заглянула в конверт. Страницы были исписаны мелким аккуратным почерком Василия.
— Да здесь хватит на целую книгу, — с восторгом проговорила она и сразу поняла, что если ее поймают с этим материалом, она тоже может оказаться в Сибири. Она быстро убрала конверт в свою сумку.
— Что ты сделаешь с ними? — спросил он.
Таня немного задумалась.
— В Лейпциге, в Восточной Германии, ежегодно проводится книжная ярмарка. Я могу договориться в ТАСС об освещении ее — я немного говорю по-немецки. Ярмарку посещают западные издатели — редакторы из Парижа, Лондона и Нью-Йорка. Я могла бы предложить издать твою работу в переводе.
Его лицо загорелось.
— Ты так думаешь?
— Я считаю, что «Во власти стужи» вполне хороший рассказ.
— Это было бы великолепно. Но ты подвергнешь себя ужасному риску.
Она кивнула.
— И ты тоже. Если советские власти узнают, кто автор, тебя будут ждать большие неприятности.
Он засмеялся.
— Посмотри на меня: голодный, в лохмотьях, один, живу в холодном мужском общежитии. Что мне терять?
Ей не приходило в голову, что он недоедает.
— Здесь есть ресторан, — сказала она. — Давай поужинаем?
— Да, пожалуй.
Василий заказал бефстроганов с вареной картошкой. Официантка поставила на стол тарелку с хлебными тостами, как подают на банкетах. Василий их все сразу съел. После бефстроганов он заказал пирожки со сливовым джемом. Он также съел все, что оставила Таня на своей тарелке.
— Мне казалось, что квалифицированным специалистам здесь хорошо платят, — сказала Таня.
— Добровольно приехавшим — да, но не бывшим заключенным. Начальство прибегает к денежному стимулированию только в силу необходимости.
— Могу я посылать тебе кое-какие продукты почтой?
Он покачал головой.
— Все разворовывается теми, кто работает в КГБ. Посылки приходят вскрытыми с трафаретными надписями «Подозрительное содержимое, официально проверено», а всё, представляющее какую-то ценность, пропадает. Парень из соседней комнаты получил шесть пустых банок из-под варенья.
Таня подписала счет за ужин.
Василий спросил:
— У тебя в номере есть ванная?
— Да.
— И горячая вода?
— Конечно.
— Могу я принять душ? В общежитии горячая вода подается только раз в неделю, и то нам приходится мыться как можно быстрее, пока не отключили воду.
Они поднялись наверх.
Василий долго не выходил из ванной. Таня сидела на кровати и смотрела на покрытый сажей снег. Она была потрясена. Она смутно представляла, в каких условиях живут заключенные в трудовых лагерях, но на примере Василия она наглядно увидела жестокую реальность. Раньше своим воображением она не могла постичь степень страданий, переносимых заключенными. И все же, несмотря ни на что, Василий не впал в отчаяние. По сути, он неизвестно откуда черпал силы и мужество, чтобы описать пережитое им эмоционально и с юмором. Она восхищалась им больше, чем когда-либо.
Когда он наконец вышел из ванной, они попрощались. В былые дни он обычно заигрывал с ней, но сегодня эта мысль даже не пришла ему на ум.
Она отдала ему все деньги, что были у нее в кошельке, плитку шоколада и две пары панталон, которые налезли бы на него, хоть и были маленького размера.
— Все-таки они лучше, чем то, что у тебя есть, — сказала она.
— Конечно, лучше, — ответил он. — У меня вообще нет нижнего белья.
Она заплакала, когда он ушел.
Глава тридцать шестая
Каждый раз, когда на Радио Люксембург исполняли балладу о любви, Каролин плакала.
Лили, которой исполнилось шестнадцать лет, догадывалась, что чувствует Каролин. Будто бы Валли вернулся домой, поет и играет в соседней комнате, только они не могут войти к нему, увидеть его и сказать, как здорово у него получается.
Если Алиса не спала, они сажали ее ближе к приемнику и говорили: «Это твой папа». Она не понимала, но улыбалась, слушая музыку. Иногда Каролин пела дочке эту песню, а Лили аккомпанировала на гитаре и подпевала ей.
Лили считала своей обязанностью помочь Каролин и Алисе эмигрировать на Запад и соединиться с Валли.
Каролин жила в доме Франков в центре Берлина. Ее родители не хотели иметь к ней никакого отношения. Они говорили, что она опозорила их, родив незаконного ребенка. На самом же деле в Штази ее отцу сказали, что он потеряет работу в автобусном парке, потому что Каролин сошлась с Валли. Родители выгнали дочь, и та ушла жить в семью Валли.
Лили была рада, что Каролин живет с ними. Каролин была как старшая сестра вместо Ребекки. И Лили обожала малышку. Каждый день после школы она в течение двух часов сидела с Алисой, чтобы дать отдых Каролин.