Граница вечности
Шрифт:
— Это одобрено?
— В Восточной Германии, конечно, одобрено, иначе не было бы издано.
— А в Советском Союзе?
— Еще нет. Работы не могут быть представлены на утверждение, пока они не написаны до конца.
Она пыталась дышать нормально, пока он листал страницы.
— У этих людей русские имена, — сказал он.
— В нацистских лагерях, как вы знаете, было много русских.
Она знала, что ее объяснение не имело бы никакого успеха, задайся они целью проверить его. Если бы службист прочитал дальше первых нескольких страниц, он понял бы, что речь идет не о нацистах, а о ГУЛАГе, и КГБ понадобилось бы всего несколько часов, чтобы выяснить, выходила ли такая книга в Восточной Германии. Тогда Таню вернули бы в подвал Лубянки.
Он лениво перелистывал страницы, словно раздумывая, стоит ли раздувать это дело. В этот момент у соседней стойки поднялся шум: какой-то пассажир возражал, что у него конфисковали икону. Танин проверяющий вернул ей паспорт и посадочный талон, пренебрежительно махнул рукой, чтобы она проходила, и пошел помогать своему коллеге.
У Тани ноги стали словно ватными, и она не могла сдвинуться с места.
Она собралась силами и прошла все прочие формальности. Ей предстояло лететь на уже знакомом Ту-104, только в пассажирском варианте с шестью сиденьями в ряд. Полет до Лейпцига на расстояние 1600 километров занял немного более трех часов.
Получив свой чемодан на выдаче багажа, Таня внимательно осмотрела его и не обнаружила признаков того, что его открывали. Но это не значило, что ее трудности позади. Она понесла его на таможенный контроль и в иммиграционную зону, чувствуя себя так, словно несла какой-то источник радиации. Она вспомнила, как ей рассказывали, что власти Восточной Германии суровее, чем советский режим. По вездесущности Штази даже превосходила КГБ.
Она показала документы. Чиновник внимательно изучил их и потом пропустил ее небрежным жестом.
Она направилась к выходу, не глядя на чинов в форме, которые присматривались к пассажирам.
Вдруг один из них возник перед ней.
— Таня Дворкина?
Она чуть не залилась слезами виноватого человека.
— Д-да.
Он обратился к ней по-немецки:
— Пожалуйста, пройдемте со мной.
Вот оно, подумала она, моя жизнь кончена.
Она вышла за ним через боковую дверь. К ее удивлению, она вела к автомобильной стоянке.
— Директор книжной ярмарки прислал за вами машину, — сказал официальный чин.
Водитель ждал. Он представился и положил злополучный чемодан в багажник двухтонного, бело-зеленого «вартбурга 311».
Таня плюхнулась на заднее сиденье обессиленная, словно после попойки.
Она начала приходить в себя, когда машина подъезжала к центральной части города. Расположенный на перекрестке дорог, Лейпциг со Средних веков был местом проведения торговых ярмарок. Его железнодорожная станция была крупнейшей в Европе. В своей статье Таня упомянет о прочных коммунистических традициях города и его борьбе против нацизма, продолжавшейся до 1940-х годов. Она не напишет, как она заметила, что величественные здания XIX века в Лейпциге выглядели даже более изящными рядом с творениями советской эпохи в стиле брутализма.
На машине она доехала до ярмарки. В большом здании наподобие склада издатели из Германии и зарубежных стран организовали павильоны, в которых выставили книги. С ярмаркой Таню познакомил ее директор. Он объяснил, что главным образом здесь покупают и продают не книги как таковые, а лицензии на перевод и издание их в других странах.
К концу дня ей удалось избавиться от него и пройтись по павильонам одной.
Ее поразило громадное количество и разнообразие издательской продукции: руководств по эксплуатации машин, научных журналов, альманахов, книг для детей, альбомов по искусству, атласов, словарей, школьных учебников и полных собраний трудов Маркса и Ленина на всех основных европейских языках.
Она искала кого-нибудь, кто заинтересовался бы переводом и изданием русской литературы на Западе.
Она стала искать на стендах русские романы на иностранных языках.
Таня учила немецкий и английский язык в школе и немецкий — в университете, так что она могла прочитать имена писателей и догадаться о названиях.
Она поговорила с несколькими издателями, сообщила им, что она журналист из агентства ТАСС, и поинтересовалась, какую они получили выгоду от ярмарки. Она записала несколько высказываний для своей статьи. Она даже не намекнула, что могла бы предложить им книгу на русском языке.
В павильоне лондонского издательства «Роули» она взяла со стенда популярный роман советского писателя Александра Фадеева «Молодая гвардия» на английском языке. Она хорошо помнила книгу и с интересом начала читать английский перевод на первой странице, когда к ней обратилась на немецком языке привлекательная женщина примерно ее возраста:
— Могу ли я чем-то помочь вам?
Таня представилась и расспросила женщину о ярмарке. Они быстро обнаружили, что редактор говорила по-русски лучше, чем Таня по-немецки, так что они перешли на русский. Таня спросила о переводе русских романов.
— Мне хотелось бы издать их больше, — сказала редактор. — Но многие советские романы, включая тот, что вы держите в руках, — прокоммунистические.
Таня сделала вид, что это замечание задело ее:
— Вы хотите публиковать антисоветскую пропаганду?
— Вовсе нет, — сказала редактор с примирительной улыбкой. — Писателям позволительно с симпатией относиться к правительствам. Мы издаем много книг, в которых прославляется Британская империя и ее победы. Но автор, который не видит никаких пороков в окружающем его обществе, серьезно не воспринимается. Для большей достоверности необходимо добавлять толику критики.
Тане понравилась эта женщина.
— Могли бы мы встретиться снова?
Редактор помедлила.
— У вас что-то есть для меня?
Таня не ответила на вопрос.
— Где вы остановились?
— В гостинице «Европа».
Для Тани забронировали номер в той же гостинице. Это было удобно.
— Как вас зовут?
— Анна Мюррей.
— Еще увидимся, — сказала Таня и отошла от стенда.
Она почувствовала интуитивную тягу к Анне Мюррей. Эта интуитивность вырабатывалась жизнью в Советском Союзе в течение четверти века, но ее чувство основывалось на объективной реальности. Во-первых, Анна была подлинной англичанкой, не русской и не немкой из Восточной Германии, выдающей себя за англичанку. Во-вторых, она не была настроена прокоммунистически и в то же время не усердствовала в демонстрации противоположного. Ее непринужденный нейтралитет едва ли смог сымитировать агент КГБ. В-третьих, ее лексика. Люди, выросшие в советской действительности, не могли не говорить о партии, классах, кадрах, идеологии. Анна не употребляла эти термины.